Глава 1
Банк в Староконюшенном переулке был ограблен в канун Пасхи.
В этот вечер многолюдная толпа, накрепко запрудив улицы и переулки, двинулась к кремлевским соборам, чтобы в крестном ходе пройтись по брусчатке Белого града и, сжимая в руках свечи, слаженно пропеть аллилуйя. Никто из прихожан даже не мог предположить, что тяжелая дверь сейфа была распахнута в тот самый момент, когда через царские врата выносили плащаницу Христа.
Это было седьмое ограбление за последние два месяца, и, как во всех предыдущих случаях, взломщик действовал настолько искусно, что не оставил после себя даже соринки, и если бы не знать, что произошло преступление, то можно было предположить, что сам хозяин перепрятал деньги вкладчиков. Замок не был даже поврежден, а на декоративном деревянном корпусе сейфа невозможно было отыскать даже царапины. И всякий раз из темного нутра сейфа извлекали алую розу и коротенькую ехидную записочку с пожеланием удачного сыска.
«Московские ведомости» с ликованием извещали о том, что из банка было похищено около двухсот тысяч рублей золотом и ассигнациями. Странность заключалась в том, что только управляющий и начальник московского сыскного отделения знали, что денег в этот час было в четыре раза больше, чем в обычные дни. Этой суммы вполне хватило бы на то, чтобы скупить все товары не только у Мюра и Мерилиза, но и на десятке московских базаров.
Газетчики язвительно писали, что теперь взломщики чувствуют себя в хранилищах банков столь же уверенно, как в собственной спальне, и без конца задавались вопросом: «А нужны ли банки вообще, если дверцы сейфов гостеприимно распахиваются, едва к ним притронется злодейская рука».
Недоумение среди московских банкиров усиливалось еще и оттого, что все сейфы были английской работы, каждый из которых изготовлен по специальному заказу. Мастера убежденно уверяли, что каждый образец сейфа эксклюзивен и что подобрать ключ к замкам так же невозможно, как великану протиснуться в ушко иголки. И вот сейчас сейфы распахивались перед грабителями с быстротой гостиничных шкатулок. Владельцы банковских домов грозились, что подадут на английскую фирму в суд, а председатель клуба банкиров, господин Алябьев, во всеуслышание заявил, что не подаст управляющему корпорации на милостыню даже пятака, когда российские финансисты разорят его дотла, и выставит на позор перед всем цивилизованным миром.
Председатель Императорского Государственного банка господин Мухин оказался более осторожным, а возможно, более дальновидным: предложил через «Ведомости» грабителям огромную премию в двести пятьдесят тысяч разового вознаграждения, если они сумеют укрепить двери его сейфов и подскажут секрет, перед которым была бы бессильна самая хитроумная отмычка.
Однако неизвестный медвежатник терпеливо хранил молчание, а департамент полиции Москвы с тревогой ожидал сообщения о новом удачном ограблении.
И оно произошло.
В этот раз вскрыли сейф Торгово-сырьевой биржи, которая соседствовала с оранжереей. Именно среди ровных, ухоженных аллей был вырыт подземный ход, который привел прямехонько в бронированную комнату хранилища. И теперь уже невозможно было сомневаться в том, что красные розы, найденные в выпотрошенных сейфах, доставлены заботливым «садовником» именно из уютных теплиц цветочного питомника.
Дерзкий подкоп больше напоминал насмешку грабителя, чья лукавая улыбка вызвала немыслимый переполох в московском полицейском департаменте, больше смахивающий на бестолковую возню в разоренном муравейнике. По городу пополз слушок, что сам император обратил внимание на дерзкую кражу и немедленно сделал внушение министру, пожелав, чтобы ограбление было раскрыто в ближайшие дни. И совсем нетрудно было предположить, что, пока полицейские пытались выйти на след укротителя английских сейфов, он не без удовольствия вдыхал аромат цветов в городском питомнике и с пользой для себя совершал подкоп под Торгово-сырьевую биржу.
Раскрытие преступления было поручено начальнику розыскного отделения департамента полиции Москвы генералу Григорию Васильевичу Аристову. Граф Аристов был очень крупным мужчиной, с широким разворотом плеч; удлиненное сухощавое лицо окаймляла коротенькая темная бородка. Слегка седоватые виски вовсе не старили его, скорее наоборот — подчеркивали его молодость, и сам он больше напоминал актера какого-нибудь столичного театра, чем полицейского.
Григорий Васильевич утопал в огромном кожаном кресле, его большие сильные руки, которые подошли бы тяжелоатлету, уверенно покоились на широких подлокотниках. Вся его огромная фигура выражала умиротворение и покой, но всякий, кто был знаком с Аристовым, знал, что это впечатление было обманчивым. Григорий Васильевич напоминал величественный вулкан, который много столетий накапливает силы, чтобы потом извергнуть раскаленную лаву и расплавить на своем пути любое препятствие.
Час назад Аристов имел нелицеприятный разговор с директором московского департамента полиции Ракитовым, который в резкой форме выразил свое неудовольствие работой подчиненного и откровенно заявил, что тому больше подойдет быть классной дамой и воспитывать благородных девиц, чем возглавлять уголовную полицию. Это высказывание было не просто обидным, оно указывало на крайнюю степень раздражения высокого начальника, потому что даже при худших обстоятельствах каждого из своих подчиненных он умел называть «голубчиком» и «милейшим». И Аристов знал: если бы не многолетняя дружба отца с министром, то наверняка его карьера завершилась бы за тысячу верст от Москвы в невеликой должности надсмотрщика за каторжанами и ссыльными.
Аристов осознавал, что сейчас на карту поставлена его репутация и от того, как будет продвигаться расследование, зависит его дальнейшая карьера. Григорий Васильевич был честолюбив, и если он не замахивался на пост министра, то ему ничто не мешало думать о том, что через несколько лет он займет место своего не в меру раздражительного начальника.
Весьма неплохо звучит: директор департамента полиции господин Аристов!
Григорий Васильевич поднялся и, заложив руки за голову, сладко потянулся. На его сухощавом, слегка скуластом лице не отразилось даже тени переживаний, за время службы он научился скрывать душевное состояние, и даже в минуты глубочайшего разочарования его лицо оставалось таким же непроницаемым, каким может быть только у античных статуй.
Восьмое ограбление кряду за два месяца — и никаких улик! Ясно одно, что преступник необычайно умен, дерзок и не лишен изобретательности. А эта его выходка со стыдливой красной розой в глубине сейфа, скорее всего, свидетельствует о романтических струнках его души. Интересно, что же он придумает в следующий раз? Определенно, он не лишен романтизма.
Заложив руки за спину, Аристов прошелся по просторному кабинету, и толстый ковер заглушал шаги его атлетической фигуры. Григорий Васильевич подумал о том, что московские банкиры обещали выложить триста тысяч рублей за поимку грабителя, и он не без удовольствия рассуждал, что скоро может стать обладателем внушительного поощрения. В этом случае он непременно отправится в Париж и прихватит с собой одно прелестное и юное дарование из императорского театра.
