1
Раз! – пряжкой по кофейнику, и кофейник – на полу. Два! – по газовым трубам, но ремень отскочил от них и заехал пряжкой по лбу того, кто бил. Кровь потекла из носа, рабочая пролетарская кровь. Вместе с соплями.
– Жульены!.. – страшно сказал Иванов. – Бешамели проклятые!..
Горло издало звук, напоминавший пение шаманов. Клокотание полуразумной лавы вырвалось из него.
– …А вот я вас сейчас!..
В углу кухни на полу сидела полуседая молодая женщина, прижав к груди двух ребятишек мужеского пола, пяти и семи лет.
– Удавлю сучат!..
Он ударил их ремнем. Жена не издала ни звука, а лишь ниже нагнула голову, пытаясь уберечь детей от побоев.
Во входной двери заворочался ключ. Иванов оглянулся, гневно сверкнул очами и пошел к двери с ремнем наперевес.
…На пороге стоял Чхеидзе с видом академического профессора, готового на все. Из-за его спины боязливо выглядывала почтенная пара, посвятившая жизни спасению рабочего класса. От чего? И от водки тоже…
– Жиды!.. – с удовольствием сказал хозяин квартиры. – Царь Николай был дурачок, зато и хлеб был пятачок!..
Он замахнулся ремнем, но не попал – пряжка угодила в косяк двери.
– Царя давай! – истошно закричал Иванов. – Почто государя сгубили, рататуи?!
– Дорогой вы наш!.. Ну нельзя же так! – всплеснул руками Николай Семенович, закрываясь от удара. – В своем справедливом гневе вы теряете человеческое достоинство!..
– …Чего? – с веселым удивлением спросил Иванов. – А шмась сотворить вместо достоинства… это тебе как?
– Как вы изволили выразиться? – не понял Чхеидзе. – И над кем именно сотворить?
– Над тобой, гнида!..
Иванов шагнул к нему, намереваясь приступить к обещанному, но ему не повезло. Осколок попал под сапог, и рабочий рухнул на пол, больно ударившись головой о косяк двери.
– Товарищ отравлен монархической пропагандой, – предположил Ильич, переступая через тело.
Он понял, что меньшевики подготовили ему засаду с этой квартирой, и про себя уже все решил.
– Самогонкой он отравлен, Володя, – спокойно предположила Крупская.
– Но в стране ведь сухой закон?.. – и Ленин в сомнении посмотрел на Чхеидзе.
– Спиртное гонит каждый, – пробормотал тот сокрушенно. – Боже мой, всё побито!.. И кофейник, и сервиз!..
Он имел в виду осколки посуды, валявшиеся в прихожей.
– А сервизик-то недешев! – произнес Ильич, с интересом рассматривая осколки.
– Мы его приготовили к вашему приезду.
– Украли? – по-деловому спросил Ленин.
– Крадут вагонами. А мы просто берем, – ответил Чхеидзе туманным каламбуром и покраснел от стыда.
– Он все разбил и продал! – заголосила жена. – Люди добрые!.. Рататуи! Все разбил!..
– Я вам, любезная, не рататуй, – весомо произнес Николай Семенович, взяв себя в руки. – И этот товарищ – тоже не рататуй! – он имел в виду Ильича.
– А почему именно рататуи? – не понял Ленин.
– Он раньше поваром служил у одного генерала. Но был выгнан за воровство.
– Я здесь жить не буду, – сухо сообщил Владимир Ильич.
Чхеидзе тяжело вздохнул.
– Тогда – к вашим… Но я, зная вашу моральную щепетильность, не посмел ранее предложить.
Значит, «наши» все-таки существуют в этом скверном городе. Тогда почему они не встретили меня сами, а доверили дело Гамлету от социал-демократической кухни? Всех разгоню. И «наших» – в первую очередь.
– Есть одно местечко… С отличным видом на Троицкий мост. Но я боюсь, оно смутит своей роскошью…
– Роскошное, говорите? – сразу заинтересовался Ленин.
– Бывший дворец царской любовницы, – объяснил Чхеидзе смущенно. – Вас даже неудобно туда вести.
– Гм!.. Мы к неудобствам привыкли. Нас сажали и пытали. Можно и во дворце. Мое единственное требование – условия для интеллектуального труда!..
Ленин запнулся. Он вспомнил, как его мать, при-ехавшая к нему в ссылку в Шушенское, заметила: «Эка вас разнесло!..» Она имела в виду прибавку в весе, которая произошла из-за парного молока и свежей зайчатины, которую клали в снег и могли там хранить до весны. Мороженого мяса Ильич не любил и предпочитал свежее, с кровью.
– Не знаю… Будут ли условия удовлетворительны… – пробормотал председатель Петросовета. – Впрочем, вы сами это решите.
Владимир Ильич вынул из кармана пальто лежалый леденец и вручил его мальчишке, который жался у ног матери.
– А шоколадная есть? – спросил тот, разворачивая конфету.
– Шоколадная мне самому нужна, – ответил Ленин.
Они спустились вниз по темной лестнице. Фонарь у дома не горел. Извозчик, который их привез, уже уехал.
