— Побольше — подсолнечник, — определила Анна на глаз. — Поменьше — лён.
— Спасибо. И вот, когда разгрызаешь — сначала вкус больших семечек, потом маленьких… В отличие от простого pain gros, здесь вдумчивое, содержательное жевание… Жевание как процесс: ты в него погружаешься…
— Гениально! — поставил точку Белявский. — «Пэн гро» — простой парень, «пэн с семечками» — сложный процесс. А я, с вашего рарешения, пробую «оле-оле»…
Внешне — круглая булочка, с блестящей корочкой, и похожа она… а похожа она на попу! Круглая попа. Немножко мятая, правда, но аппетитная стра-ашно… м-м-м!.. вкус ужасно знакомый, как в детстве после уроков… молочный батон — за шестнадцать? Кажется, за шестнадцать копеек… Счастье! Знаешь, Ань, у тебя парень, а у меня — пухленькая блондинка, на щеках ямочки, простая-простая, но радости — море! Тут всё проще, чем ваш «комплэ», никаких семечек, никаких сложностей, всё ясно сразу: но жрать её хочется до бесконечности… Чистая радость!.. Вот только зубы немного вязнут…
— Какое, оказывается, эротическое занятие дегустировать хлеб, — вскользь заметила Анна.
— А ты думала! Хлеб — дело такое… живое… Что скажет Энигма?
Федя взглянул непонимающе.
— Ну кто тут у нас самый энигматический? Лёль, докладывайте. Что у вас?
— Это brioche. — Федя хотел было прийти Лёле на помощь, но та заговорила сама:
— Внешне похожа на вашу молочную булку. Наверху шишечка. Или помпончик. Внутри тоже мягкая, но пружинистая. Молочный хлеб если смять, больше не расправляется — эта пружинит. И слаще. Уже не хлеб, а другая… элитная лига. Кондитерская. Утро в венском кафе.
Федя, кажется, в первый раз услышал от Лёли такую длинную речь, и совершенно не ожидал, что она окажется настолько articulée[14](подумал он по-французски).
— Браво, браво! — расплылся Дмитрий Всеволодович. — Смотрите, Лёлечка первая догадалась описать внутренность! Мы-то с вами все говорили только про вкус, а ведь есть ещё внутренняя структура: у первого, «гро» — там структура воздушная, кружевная… У вашего с семечками —
— Pain complet, — подсказал Федя.
— Мерси, «пэн компле». Он — глядите, — он более пористый, у него перепонки… На что-то он очень внутри похож…
— Я знаю. — Анна чуть-чуть улыбнулась белыми зубками. — На пористую структуру внутри кости…
— Костный мозг!
— Губчатое вещество, — уточнила Анна. — Ну что, по кругу — я завершаю? Федя, как эта последняя булочка называется?
— Petit pain au canneberges. Хлебец с клюквой.
— Булочка с клюквой! — продекламировал Дмитрий Всеволодович на манер мажордома.
— Снаружи никакой клюквы не видно, она где-то испод… воль. Сверху булка усыпана… то ли шипами, как у какого-то динозавра… или ещё похоже на зёрнышки гречки: не которые почерневшие, а посветлее… Судя по запаху, это дроблёный орех… Разламываешь — а внутри, как в капсуле, или в сказочном гробе — как спящая королевна — лежит лоснящаяся, блестящая клюквина… Так, придётся попробовать… — Анна отщипнула кусочек и закатила глаза. — Ну, если у тебя прогулянные уроки, а бриошь — венское кафе, то здесь карнавал! И кисло, и сладко — прямо-таки целый взрыв вкусовой, фейерверк…
— А нас морочили, что советский хлеб — самый вкусный, да?
— И мороженое. — Анна кивнула мужу. — И шоколад.
— Как же! Булшит[15]. Теперь, — дирижировал Дмитрий Всеволодович, — включаем свободные ассоциации: кто из присутствующих на какой хлеб похож? Начнём с Анны Вадимовны!
Фёдор быстро подумал, что Анна похожа на pain aux canneberges со скрытой внутри клюковкой и фейерверком… А может быть, что-то среднее между canneberges и pain complet с твёрдыми семечками…
— Ты бриошь! — заявил её муж.
— Хм? — подняла брови Анна. — Всего лишь бриошь?
А Фёдор, который верил словам, подумал, что да, бриошь тоже похожа — «другая лига», как сформулировала Лёля, «венское кафе» — и правда, похоже на аристократичную Анну. Но всё же спросил:
— В таком случае, кто из нас «хлебец с клюквой»?
— Лёлечка, вероятно, — поддела Анна.
«Да, точно, она!..»
— Нет, Энигма — будет у нас… — прищурился Дмитрий Всеволодович.
«Или pain complet? Да, наверное, pain complet с твёрдыми семечками…»
— Энигма будет у нас — «Пэн гро»!
— Неужели? — опять удивилась Анна. — Вот этот большой, с горькой коркой? Крестьянский парень с мозолистыми руками?
— Именно! — возликовал Белявский. — Корка твёрдая, а ведь внутренность — кружевна-ая!..
Ни один мускул не дрогнул на Лёлином лице, но Фёдору показалось, что характеристика была ей приятна. Его немного кольнуло.
— Значит, клюковку ты для себя приберёг? — насмешливо спросила Анна.
«Конечно!» — подумал Федя не без досады.
— Ну что ты! — усовестил жену Дмитрий Всеволодович. — Я — оле-оле…
— Ты блондинка?!
— По сути-то, я мягкотелый… такой, ненадёжный…
— Эм. Ты меня удивил, — сказала Анна, с интересом глядя на своего мужа. — А кто у нас Федя?
«Аu lait, мягкотелый… Нет, au lait уже занят. Что же Белявский оставил? Неужто фейерверк с клюковкой? Не может быть!..»
— Фёдор… я полагаю, что «пэн компле». Много разного. Всякие семечки, разные — есть побольше, поменьше…
Федя почувствовал благодарность. Почувствовал, что его оценили. Ещё отчётливей понял, насколько он всё же соскучился по такому лёгкому, необязательному разговору по-русски — и восхитился тем, как Белявский, при внешней бесцеремонности, всем ухитрился сказать что-то приятное — в сущности, из ничего!
— Закончена дегустация «пэн»! Вкусовые сосочки попрятались в защёчные мешочки!
«Нет, всё-таки симпатичный он человек, симпатичный…» — подумал Федя. А Дмитрий Всеволодович, будто услышав Федины мысли, перегнулся через стол и потрепал его по плечу:
— Ну что, «пэн»?
— Пэн.
— А «хлебное поле» как будет?
— М-м… Сhamp de pain?..
— Шамдёпэн… А-а, конечно! Шамзэлизэ[16]! Поля! Шам дё пэн…
— Да, но всё-таки сhamp de pain обычно не говорят. «Хлебное поле»?.. Скорее «пшеничное поле», le сhamp de blé…
Дмитрий Всеволодович сделал широкий жест, изображая простор или сеятеля.
— Шам де пэ-эн-н… А посередине — угадайте кто?
