А говорят: «На свете вроде не-ет ничего…» Всё есть.
А как же. Всё есть.
III. Дегустация
— «Всё есть», — крякнул Белявский. — Да, Фёдор… вы это не стирайте смотрите. Тут у вас просто памятники настоящие! Что дядя Стёпа, что эта — «второй компот сильный», «батюшка Валерьян»… Я слушал-слушал: какая же это эпоха, по европейским меркам? Сперва думаю: средневековье? Нет, как дошло до компота — нет, всё-таки первобытная хтонь: души предков… Представьте: русская степь, курган и на кургане — каменная баба. Она и есть, она и рассказывает, эта самая каменная б а б а! — вкусно повторил Дмитрий Всеволодович.
Фёдор насупился.
— Почему вы считаете, что «первобытная»? Я согласен, она необразованный человек, но она ходит в церковь…
— Зачем?
— Затем же, зачем и все, зачем и я…
— Э, позвольте! Вы — современный мыслящий человек, вы читали каких-то святых отцов, толкования на священный завет и так далее. А баба ходит — свечку поставить, тут пошептать, там покропить, покрестить, помахать, помакать…
— Вы слишком сильно идёте здесь… вы сгущаете! — возразил Федор. — Вы правы, она неточно проводит границу между священным и бытовым, но…
— Какая граница? — расхохотался Белявский. — Бог с вами! Вот сильная церковь: раздать конфет, чтоб не снилось. Святой колодец: макнуться. Компот: первый слить, второй отварить, проварить… Это у вас граница между святым и профанным, а у неё всё цельное, целиковое, как литая болванка…
— Не болванка совсем, а живая душа, но — простая душа, поэтому и вера тоже — простая!..
— Ну вот я и говорю: простая. Точней, примитивная. Первобытная…
— Если копнуть, — сказала Анна небрежно, — если копнуть, то у всех первобытная…
— Да, естественно! — согласился Белявский. — Весь вопрос только в том, сколько надо копать. В чём вообще смысл цивилизации? В культурном слое. Он нарастает. Но медленно нарастает, веками, эонами… У Фёдора один слой — компаративная этимология. А у каменной бабы — другой слой. Точней, не слой, а пыльца, пудра: ф-фух! — и нету слоя, чистый палеолит! Вы думаете, — обратился он к Фёдору, — вы в одно здание ходите, значит, у вас с этим народом общая церковь? Ха-ха. У вас — святые отцы и Никейский догмат. А у народа — конкретное вуду! Хотите к народу — прощайтесь с отцами. Бейте в бубен, не знаю, сливайте компот…
— Дмитрий Всеволодович… — сменил тактику Фёдор. Он быстро побегал по клавиатуре. — Дмитрий, помните притчу о плевелах?
— Нет, не помню, — ответил Белявский с некоторой надменностью.
— Позволите, я отниму две минуты?
— Сделайте одолжение.
Фёдор приблизил лицо к экрану.
— «Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы, и ушел; Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, — чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы, оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою».
— Так, прекрасная притча, — одобрил Белявский. — И что?
— Вера тоже бывает неоднородной. — Фёдор постарался придать голосу максимальную убедительность. — Есть чистое зерно, чистый хлеб слова Божьего. Но есть также и плевелы — суеверия. Если сразу их выполоть, можно выдернуть вместе с ними зерно…
— Да ведь тут не зерно! — засмеялся Белявский. — Не путайте, Федя, зерно — оно, может, у вас зерно, а у них просто какой-то Мичурин! гибридный сорт!..
— Слушайте, мистика! — перебила Анна. — Заговорили о хлебе — и сразу хлебом запахло… Ах вот что, смотрите, какая прелесть! пока вы болтали — нам хлеб принесли…
Никто не заметил, когда на длинном столе, стоявшем посреди гостиной, поодаль от камина, появилась разделочная доска, хлебный нож и корзина, прикрытая полотном и источавшая обольстительный запах.
Через минуту всё переместилось к камину. Под полотном обнаружились булочки четырёх видов и круглый пружинистый каравай, который был тут же вспорот Белявским.
— Смотрите, вообще не режется, такой мягкий…
Подошёл Эрик и, по очереди показывая на каждую булочку, с важностью перечислил сорта: «Le pain Gros-de-Vaud… Le petit pain complet… La brioche… Le petit pain au canneberges… Le petit pain au lait…»
— Оле, оле-оле-оле, — подхватил Дмитрий Всеволодович.
— Pain au lait — всего только «молочный хлеб», — пояснил Фёдор.
— А, ну да, кафе о-ле[13], знаем-знаем. «Пан о-ле»?..
— Нет-нет, — улыбнулся Фёдор: — «пан» — это в комиксах стреляют: pan-pan!..
— Ну ясно, по-английски брутально: «бэнг-бэнг», а по-французски — на цыпочках, губки поджали: «пан-пан»… Ну а как тогда? «Пен»?
— Нет, peine — горе, страдание, ноша, тяжёлый труд… Pain, pain.
— Ишь как, от хлеба шаг влево, шаг вправо — то стреляют у вас, то страдают. «Пэн». «Пэн»?
— Ну, примерно. Да, — сдался Фёдор. — Le pain.
— Так! — скомандовал Дмитрий Всеволодович. — Устраиваем дегустацию «пэн»! Все навострили свои вкусовые сосочки! Начинаем с большого. Как, он говорил, называется этот большой?
— Признаться, забыл… — огорчился Фёдор. Эрик уже ушёл. — Pain gros… а дальше…
— Нормально, «пэн гро». Ань, с тебя начинаем, «пэн гро»!
— Я не ем хлеб, ты знаешь, — шикнула на мужа Анна.
— Да кро-ошечку! Я ж тебя не заставляю слупить целый батон — кусочек, для вкуса…
Анна отщипнула ногтями действительно крошечный кусок хлеба и аккуратно его разжевала.
— Эм… Корочка горьковатая, грубая… в целом приятно. Простой хлеб, крестьянский. Пахнет трудом. Мужской хлеб. Честный парень, с мозолистыми руками…
— Отлично! — щёлкнул пальцами Дмитрий Всеволодович. — «Пэн гро» — честный крестьянский парень! Федя, вы? Эта булочка как называется?
— Это petit pain complet, — отвечал Федя. Игра ему нравилась. — Хлебец из муки complète… я не знаю, как правильно сказать по-русски — из… «полной» муки?
— Из «цельной», — поправила Анна. — Мука бывает «цельная».
— Цельнозерновая, — уточнил Дмитрий Всеволодович. — Нерафинированная. Ну, ну, ну?
— Вы знаете, корочка не такая толстая, как у pain gros, и… когда её пережёвываешь, появляется определённая сладковатость… Но, главное, здесь много разных семян, различных размеров: побольше, поменьше…
