Воскрешенный Пелоп стал отцом многочисленного потомства, по его имени назван Пелопоннес. Среди его детей были Атрей и Фиест. Когда оракул посоветовал микенцам выбрать себе в цари царевича из рода Пелопидов, между братьями Атреем и Фиестом началось жестокое соперничество. Зевс благоволил к Атрею и помог ему выиграть спор. Фиест был изгнан из города. Атрей же, узнав, что его жена Аэрона изменяла ему с Фиестом, решил отомстить брату. Чтобы заманить Фиеста в Микены, он послал гонца сказать, что отдаст ему половину царства. Затем он разыскал всех сыновей Фиеста, изрубил их на куски, подобно своему деду Танталу, и преподнес ужасную трапезу Фиесту по случаю его возвращения. Когда Фиест вдоволь наелся, слуга внес блюдо, на котором лежали окровавленные головы и руки его детей. Фиест упал, изрыгая пищу, и проклял весь род Атрея.
Вновь изгнанный Фиест в конце концов свел счеты с братом: по его приказу Атрея убил Эгисф, сын Фиеста от собственной дочери, которого Атрей считал своим сыном. Так Фиест воцарился в Микенах. Сыновей же Атрея, Агамемнона и Менелая, спасла кормилица, которая бежала с ними прочь.
Я знала, что мой отец, Тиндарей, потом помог Агамемнону вернуть отцовский трон. Отец выступил против Микен и взял с Фиеста клятву, что тот передаст царский скипетр — символ власти микенских царей — Агамемнону как наследнику Атрея, а сам покинет город и никогда больше в него не вернется.
И вот тот, над кем тяготеет проклятие, тот самый Агамемнон прибыл лично, чтобы просить руки Клитемнестры.
Это был черноволосый коренастый мужчина с густой бородой, полными губами и мясистым носом. Глаза его казались слишком большими, а шея короткой, и создавалось впечатление, будто голова лежит прямо на плечах. Поэтому ему приходилось поворачиваться всем корпусом, если он хотел взглянуть в сторону. Я смотрела на его мускулистые руки, висевшие вдоль тела, и вдруг представила, как они сжимаются на чьей-то шее. У него достанет сил задушить человека голыми руками, это не вызывало сомнений.
Следом за ним слуга нес длинный короб, украшенный золотом, нес бережно, как драгоценность.
— Это скипетр? — спросил отец.
— Да, это он. Неужели ты полагал, будто я приду без него? — Голос Агамемнона был таким же мрачным и безрадостным, как весь его облик.
Отец отвернулся, чтобы приветствовать второго гостя, младшего брата Агамемнона.
— Менелай, благородный муж, добро пожаловать в мой дом.
— Благодарю тебя, царь.
Менелай. Так я впервые увидела его. Как и брат, он был широкоплеч и мускулист. Но волосы рыжевато-золотистые, густые и волнистые, как львиная грива. Губы охотнее складывались в улыбку, чем угрюмо сжимались. Глядя на него, с трудом верилось, что и над ним тяготеет страшное проклятие.
— Я прибыл, уважаемый царь Тиндарей, чтобы поддержать брата в желании получить руку царевны.
Голос решительный, но не грубый, правда, очень низкий, отчего его обладатель казался крупнее, чем на самом деле, но его звук внушал уверенность.
— Что-то я не понял, — сказал отец. — Ты тоже жених?
— Слишком часто в нашем роду братья враждовали между собой, слишком много горя это принесло. Довольно. Я хочу только присоединить свой голос к голосу брата.
Он склонил голову в официальном поклоне и тут увидел меня. Он замер, как все при виде меня. Как все, не мог оторвать глаз. Каждый, кто переступал порог дворца, проходя мимо членов царской семьи, около меня застывал. Одни начинали заикаться. Другие теряли дар речи.
Менелай слегка улыбнулся и, не сказав ни слова, прошел мимо вместе со своим слугой.
Я была благодарна ему за это молчание. «Спасибо тебе, спасибо», — повторяла я про себя, исполненная признательности.
Мое желание сбылось: отныне я выходила к людям без покрывала. Оказалось, это не столь уж приятно. После того как гости при виде меня повели себя так, будто видят привидение, я стала смущаться, потом раздражаться, потом злиться. Отсутствие покрывала сковывало меня гораздо больше, чем его наличие. Но ведь я так долго добивалась того, чтобы его снять!
Женихи тянули жребий, в каком порядке они будут представляться царевне. Никто не хотел быть первым. У того, кто появляется на сцене ближе к концу, больше шансов на успех. Если в театре у последних участников менее завидное положение — публика устала и утратила интерес, — то в данной ситуации все наоборот. Того, кто представится первым, Клитемнестра успеет забыть к моменту принятия решения.
Первым выпало идти Эвгиру, молодому царю Немеи. Он держался с изяществом и достоинством. Рассказал о родной Немее, о немейской долине, добавил, что находится она достаточно далеко от Спарты, чтобы Клитемнестра почувствовала новизну новой родины, и в то же время достаточно близко, чтобы не чувствовала себя оторванной от старой. Он сообщил, что его трону не угрожают ни нападки соперников, ни предсказания, ни проклятия (очень уместное замечание, которое не должно было понравиться братьям Атридам), и он предлагает разделить с ним корону. Потом приказал открыть свой сундук и вынул кусок непробиваемой шкуры знаменитого немейского льва, которого задушил Геракл, — реликвию Немеи.
По лицу Клитемнестры я поняла, что соискатель не произвел на нее никакого впечатления. Он был слишком хрупок и слишком юн, чтобы она всерьез рассматривала его кандидатуру. Правильность моей догадки подтвердилась: она не задала ему ни одного вопроса, и он вынужден был удалиться вместе со львиной шкурой.
Затем последовал пир, на котором бард играл на лире и воспевал деяния предков Эвгира. Постепенно его голос потонул в голосах пирующих: выпитое вино развязало языки. Бард наблюдал за ними: он не был слеп, как многие другие певцы.
Наконец долгий пир завершился, и мы разошлись по опочивальням.
Так продолжалось день за днем. Женихи перемешались у меня в голове. А может, все они слились для меня в одно лицо, ибо Клитемнестра не проявила к ним никакого интереса.
Сыновья Нестора из Пилоса оказались такими же многоречивыми, как их отец, сказала Клитемнестра.
Царевич Тиринфа был таким же серым и тяжелым, как его цитадель.
Военачальник из Фив во дворце выглядел неуклюже и нелепо. Наверное, он даже во сне не снимает щита, издевалась Клитемнестра.
Очередь из женихов убывала, и я гадала: что же будет, если последний соискатель произнесет свою речь, а сердце Клитемнестры так и не дрогнет? Нам придется, должно быть, продолжать сватовство год за годом в ожидании достойного.
Агамемнону выпало представляться предпоследним. Когда наступил его черед, он прошествовал в центр зала и твердо встал там, уперев ноги, как колонны, в пол. Он обвел взглядом лица присутствовавших, а потом сосредоточил внимание на отце.
— Я, Агамемнон, Атреев сын, прибыл сюда, чтобы стать мужем твоей дочери. Если она выберет меня, я сделаю ее царицей Микен. Ее будут почитать по всему Аргосу, все ей будут подчиняться. Я клянусь, что буду выполнять все ее желания, если это в моей власти и в моих силах.
