На высоте куда холоднее и ветренее, чем в долине. Мы прижимаемся к скале. Взвод Наумана разворачивает 8,8-см зенитное орудие так, чтобы держать под контролем и крестьянские хаты, и гребень горы.
Постепенно становится еще холоднее. Вдобавок мы еще и основательно пропотели, к тому же у нас нет ни шинелей, ни одеял. Зуб на зуб не попадает от холода. Какой тут сон! Хоть бы закурить, и то было бы легче. Медленно подъезжает передвижная радиостанция. Спрятавшись за нее, я выкуриваю сигарету и еще раз изучаю карту. Чем пристальнее я вглядываюсь в карту, тем сильнее меня охватывает дрожь. Сначала я отношу это на счет холода, но потом убеждаюсь, что не холод тому виной, а страх. Чем меньше времени остается до решающего момента, тем сильнее напряжение. Я не могу больше торчать здесь! Слышать не могу это окаянное пи-пи-пи… Выбравшись наружу, не решаюсь посмотреть в глаза бойцам — а вдруг мой страх передастся им? Но все либо прикорнули, привалившись к скале, либо напряженно всматриваются в темноту. Интересно, а мучит ли страх моих бойцов? Не берусь утверждать. Рядовой Йон из 1-й роты протягивает мне донесение из расположения подразделения. Рота залегла в непосредственной близости от позиций неприятеля и дожидается утра. Враг не заметил их присутствия. Йон получил ранение в голову — пуля прошла по касательной. Но по нему не видать, чтобы он боялся. Докладывает внятно, лаконично, а потом прикладывается к фляжке с водой.
Светает. Вскоре становятся различимы силуэты домов. Начало атаки всеми тремя группами — обстрел из 8,8-см зениток. Сидя на корточках у орудия, всматриваюсь в темноту в бинокль. Чем ближе подходит время атаки, тем крепче мое чувство уверенности в успехе. Наша акция просто обречена на успех. Я в уме перечисляю то, что мой противник вызубрил в училище, и предполагаю, какие меры он примет. Если исходить из того, что выучил назубок мой грек, мне следует наступать по дороге на механизированных средствах передвижения. Так он предполагает. В силу этого я решаю атаковать его из-за гребней горы, но предварительно создать видимость наступления по дороге.
Теперь уже ясно видны очертания домов, с каждой минутой становится светлее. Прижавшись к земле, подаю Науману знак — «огонь!». Несколько секунд спустя вокруг разверзается ад.
8,8-см орудия посылают снаряд за снарядом на гребень чуть справа от нас. Минометные мины и снаряды тяжелых орудий вздымают каменные глыбы в воздух, и несколько секунд спустя они обрушиваются на противника. Высоко над нами стрелки-мотоциклисты атакуют очаги сопротивления. У меня нет возможности следить за ходом схватки обеих рот стрелков-мотоциклистов, я лишь слышу свирепый пулеметный огонь и глухие разрывы ручных гранат. Командир батареи тяжелых гаубиц докладывает, что не может осуществлять огневую поддержку атаки — есть опасность ударить по своим. Орудия установлены одно за другим, но дорога слишком узка, сошники[15]вытянуть нельзя, приходится стрелять без них. Командир батареи руками и ногами отбивается, не желая взять на себя ответственность. Этого еще недоставало! Свирепым тоном приказываю открыть огонь. Ничего, как-нибудь обойдутся. Со свистом тяжелые снаряды пролетают над высотами и в клочья разносят позиции противника справа и слева от горной деревеньки. Пулеметные очереди врага яростно хлещут по скалам, обрушивая на нас дождь каменных обломков. С обрыва срываются камни и падают в двух шагах от нас. Теперь вперед! Короткими перебежками мы забегаем за первый поворот, затем пробираемся несколько метров, прижимаясь к скале. Метры до следующего поворота приходится преодолевать тоже перебежками. Вражеские позиции как раз над нами, метров 100 выше. Добежав до скалы, я падаю на камень и жадно хватаю ртом воздух. Трудно передвигаться в таких условиях — приходится метр за метром преодолевать пространство, если не желаешь стать мишенью для снайперов неприятеля. Сверху доносятся крики и шум боя. Части 2-й роты прорвались на позиции противника, расположенные на первой высоте. Мы стремительно пробегаем дальше. У последнего большого поворота мы встречаем бойцов 2-й роты, основная часть их подразделения сейчас за расселиной в скале. Среди бойцов унтерштурмфюрер Вавжинек. Младший командир докладывает мне о ходе схватки наверху. Согласно сведениям, полученным от пленных, мы атакуем левый фланг греческой обороны, задача которой удержать перевал Клисур и прикрывать отход 3-го греческого корпуса. Следовательно, наш главный противник — усиленный пехотный полк. Упомянутый 3-й корпус отступает еще с албанского фронта, не желая стать добычей немецких танковых сил и стремясь обеспечить себе выход на юг Греции для соединения с силами британцев.
Мы обязаны помешать этому плану греков. Их отступление должно стать их разгромом, катастрофой для них. Нам необходимо перемахнуть через горы и блокировать долину позади Кастории.
Мы начинаем продвигаться вперед по дороге. Внезапно земля перед нами вздыбливается. Я не верю глазам — там, где только что была дорога зияет огромная воронка. Дорога рухнула в ущелье. Не в силах произнести ни слова, мы переглядываемся. Может, и нам уготована участь взлететь на воздух?! Еще сто метров, и мы вновь ощущаем, как гору тряхнуло. Несколько мгновений спустя по горам прокатывается глухой рокот. После того как оседает пыль, мы видим еще одну воронку. Дорога заминирована!
Мы стоим, прижавшись к скалам, боясь шевельнуться. В горле скачет отвратительный комок. И я рявкаю Вавжинеку продолжать атаку. Но Эмиль смотрит на меня так, будто усомнился в моем рассудке — перед нами пулеметная очередь, хлеща, вышибает камни из дороги. В нашей головной группе около десятка бойцов. Черт возьми, но не вечно же нам здесь торчать! Ну, мины! Ну, пулеметный огонь! Но я и сам не спешу покидать свое временное убежище и молю бога, чтобы остаться в живых. Так какое я имею право посылать на верную гибель Вавжинека? И тут я чувствую в руке знакомую округлость ручной гранаты. Снова рявкаю группе приказ. Завидев гранату у меня в руке, все обреченно смотрят на меня. Зубами вырываю кольцо и кидаю ее на землю как раз в полушаге от последнего нашего бойца. Никогда — ни до ни после — я не видел, чтобы столько людей одним махом одолели несколько метров и рухнули в свежую воронку! Граната вывела нас из ступора. Осклабившись друг другу, мы перебежками устремляемся в следующее укрытие.
На гребне горы роты продолжают углубляться в линию обороны греков. 8,8-см орудия выплевывают снаряды в облаке порохового дыма и пыли. Не дремлют и греки — их горная артиллерия прикрывает оборонительные позиции. Но взвод Наумана неустрашимо продвигается вперед. Нам прокладывают путь снаряды зенитных пушек — один очаг сопротивления за другим сметены прочь обвалом.
Мы дошли почти до вершины горы. Пот разъедает глаза. Я слежу за ходом боя через пелену желтоватой пыли и дыма. Как безумные, мы устремляемся на гребень горы. Греки уже не пытаются обороняться, а тянут руки вверх. Их путь отступления уже под огнем 2-й роты, засевшей на самой высшей точке. С помощью ручных гранат мы подавили сопротивление целой горнопехотной батареи. Переход через горы у нас в руках. Прежде считавшееся невозможным, да и сегодня здорово смахивавшее на безумие, совершено моими пехотинцами. Перевал Клисура взят! Он — наш! Но никаких проволочек! Только преследование врага принесет плоды победы! Саперы направленными взрывами засыпают воронки на дорогах. Тяжелые вооружения сменяют позиции и ведут огонь вдогонку отступающему противнику. Целые колонны, спустившись вниз, в долину, направляются на запад.
