Сержант, поставив автомат к дереву, повернулся к лесу. Уже подходя к машине, Женька услышал его окрик:
— Эй! А ну стоять!..
Обернувшись назад, он увидел, как сержант яростно нажимает на спусковой крючок автомата, раз за разом передергивая затвор. Лесную тишину разорвали автоматные очереди. Как в замедленной съемке, Женька видел, как пули вырывают клочки ваты из бушлата на спине Зыкова. Вздрогнув, он бросился к машине и, запнувшись о торчащий из земли корень, упал на землю, успев заметить, как огненные струи сбивают с ног солдат, рвут их тела, заставляя корчиться от смертельной боли.
Когда он открыл глаза, первая мысль была, что он находится в могиле. Кругом была темнота, скрюченные ноги затекли. Руки были связаны за спиной, воняло бензином, и к горлу подступала тошнота. Женька хотел закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный стон. Рот был заклеен липкой лентой. Он прикрыл глаза и начал молиться. Женька никогда не был в церкви, молиться не умел, но видел в раннем детстве, как бабушка Галя повязывала платок и ставила свечку перед иконкой Божьей Матери.
В пропахшем нафталином комоде у нее постоянно хранился запас желтых, с мизинец толщиной, свечечек. Бабушка отрешалась от всего происходящего, медленно и вдумчиво накладывала сложенные в щепоть пальцы на лоб, живот, плечи, шептала:
«К Тебе, Пречистой Божьей Матери, припадаю и молюсь, если, Царица, беспрестанно согрешаю и прогневлю Сына Твоего и Бога моего… каюсь трепеща, неужель Господь поразит меня… Владычица моя Богородица, помилуй и укрепи».
Бабушка Галя истово била поклоны, пламя свечи отражалось в ее зрачках. Маленький Женька в такие минуты старался не шуметь, мама объясняла ему, что бабушка разговаривает с Богом, просит у него защиты. Иногда мальчик подсматривал в дверную щель: неровное пламя свечи оживляло женское лицо на потемневшей иконе, казалось, что Богородица слушает бабушку, внемлет ее молитвам и обещает взглядом: «Все будет хорошо, все будет хорошо».
Задыхаясь и захлебываясь слезами, Женька застонал, замычал: «Пресвятая Богородица, Пречистая Матерь Божья, помилуй, спаси и сохрани».
Днище багажника под ним перестало дрожать, открылся капот, и в лицо ударил дневной свет. Мужчина в милицейской форме больно ткнул его стволом автомата в грудь:
— Ты чего воешь, биляд, страшно? Надо было дома сидеть, а ты детей приехал убиват. Если еще будешь мычать, я тебе язык отрежу.
Человек с автоматом еще раз ударил его в грудь и захлопнул багажник. Опять навалилась темнота, Женька молча заплакал, по его щекам текли слезы. Машина ехала несколько часов, иногда по крыше машины хлестали ветки, раздавались царапающие звуки, и Женька догадывался, что его везут через лес. Двигатель натужно ревел, и он понимал, что машина движется в горы. Наконец шум двигателя смолк, загремело железо ворот, машина проехала еще несколько метров и встала. Раздалась незнакомая гортанная речь, мужской смех, опять открылся багажник. Незнакомый бородач сорвал с его губ ленту и, ухватив за воротник бушлата, как котенка, выдернул из багажника. Затекшие и одеревеневшие ноги не держали, Женька опустился на колени прямо в снежную кашу. Вокруг засмеялись:
— Что, воин, от страха ноги не держат?
Старик в мохнатой папахе и с палкой в руках подошел к нему вплотную, заглянул в лицо. Заскорузлыми желтыми пальцами приподнял веки, осмотрел зубы, осуждающе зацокал языком, что-то недовольно пробормотал. Другие мужчины вытаскивали из машины автоматы, Женька узнал свой, с оцарапанным прикладом, защемило сердце. Один из мужчин, услышав голос старика, что-то ответил и, подняв Женьку с земли, поволок его в какой-то сарай.
— Недоволен отец, говорит, какого-то дохлого русского притащили, мол, плохо работать будешь. Если станешь лениться, мы тебя собакам скормим, а на твое место другого привезем. Так что смотри, продолжительность твоей жизни зависит только от тебя самого, — сказал он, запирая дверь на большой амбарный замок.
Сарай оказался обжитым, на полу у стены лежали несколько коз. Увидев Женьку, они пугливо вскочили со своего места, потом, несколько раз испуганно мекнув, опять улеглись на свое место и принялись жевать свою жвачку.
Найденов осмотрел свою тюрьму. Каменные стены, окна-бойницы, через которые не смогла бы пролезть даже его голова, покрытый соломой пол. Почти всю ночь он просидел на корточках. Ближе к утру, когда усталость пересилила страх и тревогу, он задремал, прижавшись к теплому козьему боку. Рано утром заскрипела дверь, незнакомый мужчина поманил его пальцем:
— Иди за мной, солдат.
По ступенькам поднялись в дом, прошли в комнату. В кресле сидел давешний старик, крутил в руках зеленые четки. У его ног на пушистом ковре сидел мальчик лет шести, смотрел исподлобья. У дальней стены на диване расположились четверо бородатых мужчин в камуфляжной одежде.
— Рассказывай, кто такой? — потребовал старик. — Не вздумай врать — это грех, Аллах накажет.
Запинаясь и давясь словами, Женька начал рассказывать, как призвали в армию, привезли в Буденновскую 205-ю бригаду, потом Моздок, Чечня. Как заснул с автоматом на посту, как пропал магазин с патронами, как попал в плен. Его слушали молча, старик крутил в руках четки. Не выдержал самый молодой:
— В зачистках принимал участие? Стрелял в чеченцев?
Женька отрицательно покачал головой:
— Я всего лишь третью неделю в Чечне, еще не стрелял, старики на боевые не брали. Я только работал и в карауле стоял.
Мужчины загалдели, заговорили по-своему. Старик посмотрел на них тяжелым взглядом, шум затих.
— Мать, отец есть? Сам откуда, из каких мест?
Поняв, что пока ему ничего не угрожает, Женька отвечал уже смелее:
— Жил в Сибири, мать медсестрой работает в больнице, отца нет.
Старик поцокал языком:
— Что делать умеешь? Кирпич кладешь, радио, телевизор ремонтировать можешь?
Женька отвечал:
— Могу делать все по хозяйству, гвоздь забить, доску прибить. Я ведь в поселке рос, могу и корову подоить. Насчет телевизора не знаю, а если в приемнике какая несложная поломка, проводок подпаять, вилку заменить — это смогу.
Старик прикрыл глаза.
— Меня зовут дедушка Ахмет, Хаджи Ахмет. Это мои сыновья, они все воюют, заниматься хозяйством нет времени. Ты будешь жить у нас, будешь работать, будешь получать еду. Сейчас тебе дадут переодеться, у меня есть еще один работник, его зовут Андрей, он живет у меня десять лет. Он тебе все покажет и расскажет, будет давать тебе работу и еду. Сейчас сыновья еще с тобой побеседуют, и запомни, отсюда у тебя есть только один выход. Нет, не на кладбище, там мы хороним мусульман, правоверных. Таких, как ты, мы сбрасываем в овраг. Там их сжирают звери.
Старик кончил говорить, махнул рукой. Мужчины встали. Поняв, что разговор окончен и ему тоже надо выходить, Женька направился к выходу.
Так получилось, что, выйдя из дома, Женька оказался в окружении сыновей Ахмета. Его толкнули за угол дома. Падая, он напоролся лицом на чье-то колено, почувствовал во рту соленый вкус крови. Потом чьи-то сильные руки подняли его. Пока Женька пытался удержать остатки сознания, кто-то ударил его локтем в солнечное сплетение. Задыхаясь, он начал опускаться на колени, но упасть ему не дали. Сильные удары швыряли его в разные стороны. Женька испугался, что если он упадет, то его забьют, затопчут до смерти. Сплевывая кровь, он все поднимался и поднимался на ноги, боясь потерять сознание. Наконец старший бородач, коротко хекнув, подпрыгнул и ударил его каблуком в лицо. Женька вскинул руки и опрокинулся навзничь. Свет померк в его глазах, и он уже не чувствовал, как чьи-то руки затащили его в летнюю кухню.
