Запрыгнув на сцену, я подхожу к микрофону и регулирую высоту стойки. Кроме Лейк, никто из присутствующих не поймет, о чем идет речь в моем стихотворении, – оно предназначено только для нее.
– Я прочту вам стихотворение под названием «Точка возврата»… – начинаю я.
Софиты слепят глаза. Я не вижу Лейк, но уверен, что она улыбается. Я не спешу. Хочется читать медленно, чтобы она хорошо расслышала каждое слово.
Двадцать два часа до начала нашей войны.
Схватки конечностей,
и губ,
и ладоней…
Точка возврата
перестанет существовать,
когда обе стороны наконец
выкинут белый флаг.
О, сколько раз я терпел поражение…
Или это ты столько раз побеждала?
Уже пятьдесят девять недель мы играем в эту игру,
и, по-моему,
пока что счет
ноль —
ноль.
Двадцать два часа до начала нашей войны.
Схватки конечностей,
и губ,
и ладоней…
Неужели можно не останавливаться
в точке возврата?
С неба душевыми потоками
прольется вода,
А потом разорвутся бомбы и раздастся пушечный
залп. И тогда мы с тобой упадем на землю.
До начала битвы, до начала войны…
Хочу, чтобы ты знала:
я мог бы ждать тебя еще пятьдесят девять недель.
Сколько угодно, лишь бы дать тебе выиграть.
Я готов останавливаться в точке
возврата
снова, и снова,
и снова.
Я отхожу от микрофона и спускаюсь со сцены, но не успеваю дойти и до середины зала, как Лейк бросается мне на шею, целует меня и шепчет:
– Спасибо.
Мы возвращаемся за столик.
– Предупреждать надо, Уилл! – закатывает глаза Колдер. – Мы могли бы спрятаться в туалете, если что!
– А по-моему, было очень здорово! – возражает Кирстен.
Уже девять часов, скоро начнется второй раунд.
– Поехали, ребята, вам же завтра в школу, – говорю я, и они с недовольными стонами начинают собираться.
* * *
Мы возвращаемся, и дети сразу идут по домам, а мы с Лейк еще долго обнимаемся во дворе. С каждым днем мне становится все сложнее расставаться с ней по вечерам и засыпать, зная, что она всего в нескольких десятках метров от меня. Каждую ночь мне приходится прикладывать титанические усилия, чтобы не написать ей и не позвать ее к себе в постель. Мы сдержали данное Джулии слово, поэтому мне кажется, что после завтрашней ночи нас уже ничто не остановит… Ну разве что наши попытки являть собой пример для подражания Келу и Колдеру, но это вопрос решаемый…
Мои руки скользят ей под рубашку. Лейк дергается и пытается увернуться:
– Перестань! У тебя руки холодные! – смеется она.
– Знаю, – киваю я и обнимаю ее еще крепче. – Поэтому стой спокойно, чтобы я мог их немножко согреть.
Я глажу ее под рубашкой, стараясь не поддаваться грезам о завтрашней ночи. Это практически невозможно, поэтому я убираю руки и просто обнимаю ее.
– Какую новость ты хочешь услышать первой? Плохую или хорошую? – спрашиваю я.
– Куда ты хочешь, чтобы я тебе двинула: по лицу или по яйцам? – задиристо отвечает она вопросом на вопрос.
– Бабушка с дедушкой волнуются, что мальчикам у них будет скучно, – смеясь, начинаю я, на всякий случай готовясь прикрыть рукой потенциальную мишень, – поэтому просят оставить их у меня дома. А вот и хорошая новость: мы не можем остаться у тебя, поэтому я забронировал номер в отеле в Детройте на две ночи.
– Ну и где тут плохая новость? Только зря напугал!
– Просто я подумал, что тебе не очень хочется встречаться с моей бабушкой, – знаю, как ты к ней относишься…
– Перестань, Уилл! – хмурится Лейк. – Ты прекрасно понимаешь, что дело совсем не в том, как я к ней отношусь. Это она меня терпеть не может!
– Вот и неправда! Просто она за меня волнуется, – заверяю ее я и целую за ухом.
– Кстати, это ты виноват, что я ей не нравлюсь.
Я пораженно отстраняюсь:
– Это чем же?
– Помнишь твой выпускной? Помнишь, что ты сказал, когда мы с ней познакомились?
Если честно, не помню. Вообще понятия не имею, о чем она. Ни малейшего.
– Уилл, мы же оторваться друг от друга не могли. Когда после вручения дипломов мы пошли в ресторан, ты и слова за весь вечер не произнес, потому что мы все время целовались. Твоей бабушке это совершенно не понравилось! А когда она спросила, как давно мы с тобой встречаемся, ты ответил: восемнадцать часов! И как ты думаешь, кем она должна меня считать после этого?
Да-да, припоминаю… Ужин тогда удался на славу. Я так радовался, что больше не надо скрывать наши отношения, что и правда не отпускал от себя Лейк ни на секунду…
– Но это же правда… Официально мы с тобой встречались ровно восемнадцать часов.
– Она считает меня потаскушкой, Уилл! – отталкивает меня Лейк. – Я не знаю, куда деться от стыда!
– Ну, пока у нее никаких оснований так думать, – дразню я ее, снова целуя за ухом.
– Все, никаких больше глупостей в ближайшие двадцать четыре часа! – ударив себя кулаком в грудь, со смехом клянется она и уходит в сторону своего дома.
– В ближайшие двадцать один час! – кричу я ей вслед.
Лейк заходит в дом и закрывает за собой дверь, даже не поцеловав меня на ночь. Ну уж нет, не позволю, чтобы последнее слово осталось за ней! Бегу к двери, влетаю в дом, вытаскиваю Лейк на крыльцо, прижимаю к стене и, глядя ей в глаза, приникаю к ней всем телом. Она пытается делать вид, что злится, но в уголках губ играет улыбка. Наши пальцы переплетаются, я поднимаю руки вверх и тоже прижимаю их к стене.
– Слушай меня внимательно, – шепчу я, не сводя с нее глаз. Она слушает. Ей нравится, когда я так себя веду. – Не смей брать с собой никаких вещей! – продолжаю я. – Оденься точно так же, как в прошлую пятницу. Надеюсь, ты еще не выкинула ту жуткую рубашку?
Лейк улыбается и кивает. Не думаю, что сейчас она смогла бы что-нибудь произнести вслух, даже если бы захотела.
– Отлично. Тебе не разрешается брать с собой никаких вещей, кроме тех, что будут на тебе: никакой одежды, никакой пижамы – ничего! Встретимся у меня дома в семь вечера. Поняла?
