Книга Роковой оберег Марины Цветаевой - Мария Спасская

Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45

— Спасибо вам, Андрей Сергеевич, — с чувством откликнулась я, рассматривая профиль отчима с прямым, без переносицы, носом и выступающим вперед подбородком, разделенным надвое глубокой ямкой. Несмотря на трагические события, обрушившиеся на нас прямо с утра, полковник Шаховской нашел время побриться и выглядел подтянутым и строгим, и если бы не глаза, выдававшие его скорбь, никто бы не подумал, что с ним что то не так. Кровь залила листок и стала капать на пол, но полковник не замечал этого. Приблизившись к столу, я властно протянула руку и, забирая окровавленный нож, проговорила: — Пойдемте в ванную. Я достану зеленку и пластырь, а вы пока вымойте руку под холодной водой.

Андрей скинул с себя оцепенение и поднялся с кресла. Через минуту мы расположились перед умывальником, включили ледяную воду, и отчим, покорно протянув ладонь и усевшись на край джакузи, терпеливо сносил мои манипуляции с травмированной конечностью. Пока я промывала рану, мазала ее зеленкой и заклеивала порез пластырем, меня посетила отличная идея, которая давала мне возможность не просто лить слезы, а попытаться вернуть в дом брегет.

— Знаете, что я подумала? — бинтуя руку отчима, проговорила я. — Я могу провести журналистское расследование! Прямо сейчас поеду в галерею Высокого Искусства, встречусь с супругами Лурье и постараюсь узнать, в курсе ли они того, что случилось сегодня ночью. И сразу пойму, лукавят французы или нет. Заведу разговор о брегете, посмотрю, как они отреагируют. А заодно напишу статью об открывшейся выставке.

— Не думаю, что это хорошая идея, — нахмурился отчим. — Лучше держись от расследования подальше. — И, заметно смутившись, выдохнул: — Жень, тут вот какое дело. Мне неловко спрашивать, но Василий клянется, что провел ночь вместе с тобой в пустующей квартире. Ни в коем случае не подумай, что я лезу в ваши дела, мне просто надо знать, где он был и что делал во время убийства.

По голосу я поняла, что Андрей подозревает в случившемся сына, и постаралась ничем не выдать охватившего меня волнения. Я и сама вполне допускала такую вероятность, считая, что сводный брат ночным визитом в квартиру бабушки мог обеспечивать себе алиби.

— Василий пришел примерно в час ночи, — пояснила я, чувствуя под пристальным взглядом полковника неловкость, точно сделала что то плохое. И сдавленно уточнила: — Во сколько убили Марьяну?

— Приблизительно от двух до трех, — откликнулся Андрей, с неудовольствием поглядывая на щедро намотанные на ладонь бинты.

— Если в два, то Василий не мог совершить преступление, а если в три — то очень даже мог, — сообщила я, складывая в шкафчик медикаменты. — Я оставила вашего сына отсыпаться в прихожей как раз в начале второго. Сама ушла в комнату, закрылась на замок и тоже легла спать. Сразу заснула и проснулась только утром, когда Василия в квартире уже не было. Он вполне мог прикинуться пьяным и изображать спящего, чтобы ввести меня в заблуждение, а как только я засну, сразу же уйти.

Отчим посуровел лицом и сидел на краю ванны, уперев локти в колени и сцепив пальцы замком, что то напряженно обдумывая.

— Зачем он приходил? — глухим голосом поинтересовался он. — Он тебя обидел?

— Василий был пьян, плохо понимал, что делает, — попыталась я оправдать хулиганское поведение сводного брата.

— Все он отлично понимал, — отрезал отчим, поднимаясь с бортика и доставая бумажник. — Если еще раз сунется — сразу говори мне, поняла, Женя? Не молчи и не покрывай его хамские выходки. Вот, возьми, — попросил он, протягивая мне несколько ассигнаций.

— Зачем? Не надо! — смутилась я.

— Нет, надо! — оборвал меня Андрей. — Бензин, обед, дамские мелочи. Моя дочь не должна себе ни в чем отказывать. Не мало? Может, добавить?

— Спасибо, вполне достаточно, — ответила я, принимая деньги. И как бы невзначай обронила: — Андрей Сергеевич, мне тоже нужно вас спросить.

— Да, Женя.

— Где ваш пистолет? У вас же, если не ошибаюсь, имеется служебный «макаров»? Его уже забрали на экспертизу?

Этот вопрос волновал меня с той самой минуты, как я узнала, что мать застрелена. Подозревать отчима я хотела меньше всего, но мысль о том, что у него есть табельное оружие и повод для очень сильной обиды, не давала мне покоя.

— Я не хотел говорить, — медленно начал Андрей, ероша здоровой пятерней седой ежик на голове, — дело в том, Женя, что мой пистолет пропал накануне убийства. Если честно, я не знаю, где он. После ухода французов обнаружил пропажу и подумал, что забыл в управлении. Откровенно говоря, никто меня не вызывал по телефону, я сам поехал ночью на работу, чтобы обшарить свой кабинет, и все бесполезно. «Макаров» как в воду канул.

Почему то я так и думала, что с пистолетом отчима обязательно что нибудь случится. Я с недоверием взглянула на суровое лицо чужого, в принципе, человека, ставшего за годы совместной жизни мне роднее многих родных, и, мучимая подозрениями, пошла в свою комнату приводить себя в порядок, чтобы ехать в Москву.

* * *

В поисках лучшей доли Эфроны перебрались во Францию и жили на окраине Парижа. Шквал страстей, обрушившийся на их семью, давно утих, оставив после себя два великолепных произведения — «Поэму Горы» и «Поэму Конца», написанных Цветаевой в разгар романа с Родзевичем, — а также мальчика, сына, которого Марина родила еще в Чехословакии. Кто был отец ребенка, Марина не знала. Им мог быть в равной степени как законный муж Цветаевой, так и пылкий любовник. Марину не волновали эти детали, главное, что теперь у нее был сын, о котором она так давно и горячо мечтала. Этот ребенок воспитывался совсем не так, как Аля. Спартанские условия, в которых росла дочь, были неприменимы к ее белокурому ангелу. Малыш рос в любви и неге, все его капризы тут же выполнялись, а в няни ему Марина определила все ту же безотказную Ариадну. Чтобы соблюсти приличия, ребенка записали на имя Эфрона, но, подчеркивая свою непричастность к мальчику, ироничный Сергей называл его не иначе, как Марин Цветаев. Марина же звала сына Мур, досадуя на мужа за то, что не позволил ей назвать малыша Борисом. Иметь в доме тезку своего многолетнего соперника Бориса Пастернака было чересчур даже для терпеливого Эфрона, и он воспротивился Марининой затее, настояв на том, чтобы ребенка назвали Георгием.

Раз, в начале весны, заглянув в эмигрантское кафе «Наполи» выпить чашечку кофе, Сергей заметил за одним из столиков Родзевича. Великодушный Эфрон устремился к недавнему сопернику как к лучшему другу, протягивая руку для рукопожатия. Одно время ходили слухи, что Родзевич после разрыва с Мариной женился на Муне Булгаковой, затем эти слухи сменила весть, что с женой он развелся. В любом случае поминать прошлое Сергей не собирался.

— Костя! Родзевич! Рад вас видеть! — обрадовался супруг Цветаевой.

— Здравствуйте, Сергей, — сдержанно улыбнулся приятель. — Как вы? Как Марина?

— Марина верна себе, — принялся рассказывать Эфрон, барабаня тонкими пальцами по белой в голубую клетку скатерти. — Хоть здесь и считают, что Париж — это центр, а Чехословакия — предместье, и с предубеждением относятся к приезжающим с периферии, Марину приняли очень доброжелательно, но милый мой поэт уже успела поссориться со всей пишущей братией. Критик Адамович, который заправляет литераторами эмигрантами, к Марине неоправданно суров, он объявил ее стихи вульгарными, и все с радостью подхватили эту бессмыслицу. Марина рвет и мечет.

Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45