— Я ничего не говорила против тебя, я не думаю о тебе ничего плохого.
Джордж улыбнулся, слегка поклонился и ушел. Встретив его затем в компании, Габриель по глазам поняла, что он помнит о той значительной встрече. Габриель уже жалела о том, что теперь ей казалось неразумным порывом, и не рассказала о нем Брайану. Ее слова даже не были правдой. Она думала о Джордже плохо. А теперь она создала меж ними тайную связь, словно их связали невидимой веревкой, и Габриель иногда чувствовала, как Джордж ехидно, злобно, едва заметно эту веревку подергивает. В сердце у Габриель был уголок — маленький, совсем крохотный, — где таилось убеждение, по-видимому, распространенное среди эннистонских женщин, что она, и только она, может спасти Джорджа от самого себя.
Алекс вставила ключ в дверь Слиппер-хауса. Было одиннадцать часов того же вечера, когда Брайан и Габриель приходили с визитом. Дверь открылась, послышался сырой древесный запах. Внезапно испугавшись чего-то, Алекс нашарила выключатель, вошла, закрыла и заперла за собой дверь.
Слиппер-хаус, построенный в двадцатых годах эксцентричным отцом Алекс, Джеффри Стиллоуэном, известен немногим местным ценителям как жемчужина ар-деко. Он относится примерно к тому же периоду, что и Эннистонские палаты. Дом с закругленными углами, округлыми окнами в стальных рамах и некрутой покатой крышей из зеленой черепицы построен из бетона, когда-то белого, а теперь грязно-пятнисто-серого. Над входной дверью надстройка в ассирийском или египетском стиле, когда-то выкрашенная в зеленый и коричневый цвета. В двери овальное витражное панно с очень прямыми стилизованными красными тюльпанами. На верхней лестничной площадке еще один витраж с цветами, а в гостиной — большая стеклянная ширма с изображением аэроплана среди облаков. Кроме нее в гостиной помещается подоконный диван, очень скользкий, с резными подлокотниками, подушки того же периода, что и дом, с волнистыми серо-зелеными узорами, большое красивое зеркало с вырезанным в стекле изображением фонтана и столик со стеклянной крышкой и металлической арабеской вместо ножки. Стоящий в гостиной однотонный пухлый гарнитур цвета овсянки — диван, канапе и кресло — принадлежит к той же эпохе, и комплект высоких лиловых ваз, расставленных там и сям, — тоже. Дом обставлен скудно, часть мебели составляют причудливые бамбуковые предметы, созданные Алекс в «творческий период». Полы были выполнены из совершенно исключительного светлого паркета, с рисунками, выложенными из разных пород дерева. Отсюда и название дома[21]— Джеффри Стиллоуэн запретил ходить по нему в обычной обуви и требовал, чтобы все приходящие надевали мягкие шлепанцы, и у двери до сих пор стоял установленный им ящик с разноцветными, разноразмерными шлепанцами. Горожане, однако, — по-своему восприняли странное имя, в котором им слышалась неопределенная непристойность, словно так звался какой-нибудь восточный шатер или сераль, тайный дом разврата, где содержались экзотические женщины.
Брайан не очень ошибся, сказав, что Алекс ходит в Слиппер-хаус медитировать. Ей нравились пустота, простор, незагроможденность по контрасту с массой вещей и разных сувениров, заполнивших большой дом. Когда-то она здесь баловалась живописью, лепила фигурки из глины и папье-маше и раскрашивала их, словно пестрых ярких индийских божков. В молодости она рисовала акварелью и, когда Алан ушел, вернулась, как она думала, к карьере неудавшейся художницы. Маленькая студия рядом с кухней до сих пор была завалена красками и кистями, давно заброшенными. Алекс на миг заглянула туда, когда проходила по дому, чтобы включить свет. Каждый шаг заставлял ее вздрагивать от суеверного зловещего предчувствия и одновременно наслаждаться одиночеством.
Алекс давно отошла от методистской религии, в которой ее воспитывали, но религиозное чувство в ней осталось, извратившись в некое подобие анимистической одержимости. У Адама было похожее странное восприятие мира, но в его пантеизме была невинность, быть может унаследованная от первобытной положительной невинности, заставившей столь многих мыслителей поверить в переселение душ. Мир оживал вокруг Алекс, но какой-то испорченной, невротической жизнью, окончательно искажая творческие порывы, с которыми она так нерешительно заигрывала. Вещи словно являлись и пропадали, развоплощаясь со злобным ехидством. Некоторые походили на мелких зверьков или, наоборот, были живыми, но неловкими, как вещи: падали, смешивались, толкали друг друга и катились в разные стороны. Может быть, раскрашенные идолы, которых ранее Делала Алекс, были тщетными попытками умиротворить эти крохотные злобные божества: так принимают гомеопатию, надеясь одолеть недуг. Тут были мелкие веще-твари, что прятали вещи, мышиная возня по углам, прекращавшаяся, стоило Алекс туда взглянуть; были плотские тени, от которых она отшатывалась и которые исчезали, стоило ей шевельнуться. Она всегда коллекционировала вещи, но теперь они словно постепенно ополчались на нее, начинали жить своей жизнью. В каком-то смысле она понимала, что «это все чепуха», и боялась, но не слишком сильно. Соучастие в этом таинственном процессе вызывало дрожь восторга и было сильнее страха.
Утечка бессознательного в окружающий мир — словно злые духи расхищают жизненные силы — связалась в мозгу Алекс с Руби, что расстраивало ее еще больше. На самом деле она не думала, что Руби нарочно прячет вещи и потом опять их находит, но Руби словно стала человеческим лицом знакомого и привычного Алекс мира, обратившегося против нее. Алекс не могла себе представить, как будет жить без Руби, если та вдруг возьмет да уйдет. Тут Руби казалась ей неузнанной ранее защитой против сгущающихся сил. С другой стороны, если Руби хочет некоего переворота, в результате которого ее наконец признают равной, хочет, чтобы ее хозяйка заключила с ней новый союз, совершенно отличный от прежнего, — это немыслимо для Алекс, это было бы окончательным разрушением смысла и порядка. Хозяйка и служанка никогда не обменивались знаками дружбы, признания, что облегчило бы такой переход. Это невозможно. Алекс будет сопротивляться до последнего вздоха.
Алекс обошла дом, закрывая ставни: ее пугали темные блестящие окна Слиппер-хауса. Как знать, вдруг снаружи в них заглядывают неизвестные твари… На внутренней стороне ставень давным-давно молодой эннистонский художник Нед Ларкин (находка Джеффри Стиллоуэна) в пастельных тонах изобразил пасторальные садовые сцены. Сад на картинах отдаленно напоминал белмонтский — гинкго, ель, медные буки, березы, ныне подобающим образом ушедшие в прошлое, вдали виднеются Белмонт и Слиппер-хаус. В гостиной подобным же образом были представлены члены семьи — в старинных костюмах, в причудливых позах, в слабом золотом свете давней поры. Джеффри Стиллоуэн, светловолосый, моложавый, сидел, читая книгу, прислонив к колену теннисную ракетку. За ним стояла его жена Розмари, раскрывая белый зонт. Алекс тоже присутствовала, маленькой девочкой, с какими-то цветами в руках. И стройный, красивый золотоволосый юноша, старший брат Алекс, убитый на войне, — от него осталась лишь тень, оттенок, Алекс почти не вспоминала о нем — разве что при виде этой картины. Алекс отвернулась. Слиппер-хаус жил в прошлом, медитационный зал Алекс был машиной времени; но столь желанное прошлое было чуть надушенной атмосферой, которую не могли всколыхнуть досужие взгляды отдельных людей.
