— Откровенно говоря, — Майлз сел и снова принялся сосредоточенно складывать бумагу и тщательно разрезать ее острым ножичком, — откровенно говоря, меня несколько пугает эта затея не только потому, что она может принести вред отцу, но и потому, что она выбьет меня из колеи. Я довольно-таки сильно подвержен эмоциям, а мне надо работать. Отец собирается говорить со мной о деньгах?
— О деньгах? — переспросил Денби. — Господи, да нет же!
А может быть, да? Не исключено, что Бруно хочет решить судьбу марок. Проклятые марки, все они усложняют.
— Видишь ли, — сказал Майлз, старательно и точно разрезая сложенную бумагу. — Видишь ли, не знаю, известно ли тебе, что я регулярно писал отцу и никогда не получал ответа. Я понимал это так, что он вычеркнул меня из своей жизни. Его желание встретиться несколько неожиданно. Он очень сдал?
— Нет, — сказал Денби. — Ему приходится пить всякие лекарства, и бывают дни, когда он слегка рассеян и заговаривается, но в основном у него совершенно ясная голова. Он безусловно в здравом уме.
— Он сильно изменился?
— Внешне да. Но вообще — нет. Я думаю, ты знаешь, что с ним?
— Знаю, как это ни странно, — медленно произнес Майлз, устремив на Денби серьезный, задумчивый взгляд, что очень напомнило Гвен. — Да, как это ни странно, знаю. Я писал его врачу примерно полтора года назад. Надеюсь, с тех пор ничего нового не случилось?
— Нет. Только прогрессирует эта… штука.
Они замолчали. Денби смотрел на Майлза, а Майлз внимательно оглядывал разрезанную бумагу.
— Хорошо. Я навещу его. Но думаю, что это будет ужасно. Ужасно.
Денби встал. Он испытывал необычайную нежность к Бруно, желание его защитить, и в то же время ему страстно хотелось, чтобы Майлз предложил ему выпить. Хотелось, чтобы его пригласили остаться, приветили, чтобы Майлз утешил его. Хотелось поговорить с ним о прошлом.
— Бруно держится молодцом.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Так когда мне прийти? — Майлз тоже поднялся.
— Конечно, Бруно может переменить решение, когда узнает, что ты собираешься навестить его. Может струсить.
— Ты полагаешь, он тоже боится?
— Да.
— Забавно, — сказал Майлз. — А я-то думал, что он и не вспоминает обо мне, особенно теперь.
Он улыбнулся. Зубы у него были острые, неровные, их было больше, чем нужно, впереди они находили один на другой, и это придавало его улыбке, которую Денби успел забыть, что-то неукротимое, волчье. Денби обычно презирал людей с некрасивыми зубами, но Майлза это не портило.
— Во всех случаях я позвоню тебе, — сказал Денби, продолжая неловко стоять. Он был выше Майлза. Об этом Денби тоже как-то забыл. Самое время для благословенного стаканчика джина. Если Бруно отменит встречу, пронеслось в голове у Денби, в следующий раз я увижу Майлза разве только на похоронах. И Денби слегка отодвинул кресло, что можно было расценить и как готовность попрощаться, и как готовность снова сесть. При этом он увидел голубой комочек во впадине между сиденьем и спинкой. Это был женский платок.
— Я никогда не видел твоей жены, — сказал Денби.
Майлз рассеянно взглянул на него и взялся за дверную ручку.
Я должен остановить его, подумал Денби, я хочу поговорить с ним о Гвен. С чего бы начать? Но он так и не смог ничего придумать. Сказал только:
— Бруно хотел познакомиться с твоей женой.
Ничего подобного Бруно не хотел.
— Ненужные эмоции, — сказал Майлз. — Все это совершенно бессмысленно. Совершенно.
И он стал спускаться по лестнице.
— Значит, вы говорили обо мне? — спросил Бруно, подозрительно взглянув на Денби.
— Да, — ответил Денби раздраженно. — Конечно, говорили.
Денби вернулся от Майлза сердитый, и Бруно не мог добиться, что же там произошло.
Денби стоял у окна с незадернутыми шторами, глядя в бурую тьму лондонской ночи. Бруно сидел, удобно устроившись среди подушек. Оба они потягивали шампанское. Светлое, небрежно накинутое покрывало усеяно было марками и разрозненными страницами «Ивнинг стандард», сверху лежал первый том «Пауков России», открытый на главе «Пауки Балтийского побережья».
— Ну и что вы обо мне говорили?
— Он спросил, как ты поживаешь, я рассказал ему про тебя, передал, что ты очень хочешь с ним встретиться, и…
— Не нужно было этого говорить.
— О боже…
— Я не уверен, что очень хочу с ним встретиться, — рассудительно произнес Бруно.
— Ну так определись же ты наконец, бога ради.
— Не понимаю, отчего ты так расстроен.
— Да не расстроен я, черт побери.
С тех пор, как он решил повидаться с Майлзом, или, во всяком случае, с того момента, как он отправил Денби к Майлзу, Бруно испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, надвигающаяся встреча с сыном вызывала у него какой-то животный страх, а с другой стороны, он боялся того, что ему придется пережить, если Майлз откажется прийти. С ума можно сойти. Но тут Денби, вернувшийся от Майлза, сразу успокоил его. Бруно к тому же охватывала жгучая досада при мысли о том, что Майлз и Денби, чего доброго, могут объединиться и начать строить против него козни. Денби скажет:
— Старый болван хочет увидеться с тобой. Ты уж потрафь ему.
— Он что, совсем спятил? — ответит Майлз. — Ну и сколько же он еще собирается коптить небо?
А почему бы им и не говорить о нем в таком тоне. Они молоды, здоровы, ничем не связаны. Еще он растроганно удивлялся — надо же, столь острые и разнообразные чувства могут возникать у такого старика. «Такого старика», — мысленно повторял он, пока не выступили слезы. Ему было приятно, что он не обратился в примитив под влиянием возраста и болезней. Он был таким же сложным, развитым существом, как и раньше. И даже еще более сложным, много более. Он плел паутину своих чувств, не обрывая ни единой ниточки. Хорошо, он увидится с Майлзом. Однако ничего нельзя было предсказать заранее, и это его пугало.
— Конечно, я хочу его видеть, — рассудительно продолжал Бруно, — и все же мне как-то не по себе. Не думай, что я помешался.
— Да я и не думаю. Мы с ним откровенно поговорили.
— Что значит откровенно? Как он выглядит?
— Слегка облысел.
— Ты всегда не любил его, Денби.
— Это он меня не любил. Я-то его как раз любил. Он был похож на Гвен. Да и сейчас тоже.
— Вот почему ты расстроился.
— Да. Еще шампанского?
— Спасибо. И как же он выглядит?
— Раздраженный, озабоченный. Но с тобой он, конечно, будет ласковее.
— Не представляю, о чем только с ним говорить, — сказал Бруно. Левой рукой он безотчетно шарил по покрывалу, а дрожащей правой подносил к губам стакан. Шампанское бодрило его.
