Мальчик замирает и смотрит в небо.
Анна спешит к двери, натягивая по дороге пальто. Сразу же за порогом она наталкивается на мужчину и узнает его. Это тот человек, который расчищал ей дорожку от снега, или офицер полиции из отделения в Бей-Робертсе. Она почти врезалась в него, спеша к малышу.
Мужчина пытается ее остановить, но Анна вырывается и мчится за угол, где она видела мальчика. Но там никого нет. Она решает, что он скрылся в лесу за сараем, и бежит туда. Анна ищет следы, но снег растаял, и ничего не разглядеть. Она летит к деревьям и, приседая и наклоняясь, чтобы заметить движение, всматривается в путаницу веток.
— Эй! — кричит она.
В ответ доносится хруст сучьев под ногами, и Анна торопится дальше, пригибаясь, чтобы ветки не хлестали ее по лицу.
— Эй!
Пройдя почти двадцать футов в глубь зарослей, она оглядывается в поисках тропинки, но ничего не видно.
Анна слышит за собой шум шагов и, повернувшись, видит идущего к ней по лесу мужчину. От этого зрелища она лишь отчетливей понимает, что надо найти ребенка, и поэтому спешит вперед. Мужчина идет за ней.
Она продирается сквозь ветки, которые так и норовят схватить ее, корни, выступающие из земли, коварно ставят ей подножки. Анна спотыкается, выставляет вперед руки, но все же удерживается на ногах. Она останавливается, только дойдя до небольшого ручья. Рядом с поверхностью воды кружат маленькие рыбки.
Мужчина возникает рядом с ней. Высокий и широкий в плечах, он подавляет одним своим присутствием.
— Что случилось? — спрашивает он.
Анна смотрит ему в лицо. Он тяжело дышит, его глаза изучают ее лицо, а потом обшаривают окружающий лес.
Анна не знает, говорить ли ему о маленьком мальчике. Что он о ней подумает? Две потерявшиеся девочки, а потом еще и мальчик. И никого нет. Что тут можно подумать? Что она сошла с ума — и больше ничего. Она лихорадочно оглядывается, надеясь, что мальчик вот-вот появится.
— Ничего, — бормочет она.
— Вы что-то заметили?
— Что?
— Вы кого-то преследовали?
Она изучает его лицо. Он напоминает ей Кевина.
— Никого. Лису.
— Лису?
— Ну да.
Она поворачивается и оглядывается в поисках тропинки, чтобы выбраться из леса.
Мужчина идет за ней.
Анна пробирается сквозь густые заросли, пока вдали не появляется просвет. Это двор ее дома, и тут она может вздохнуть свободней.
Анна заваривает чай для полицейского. Чем больше она на него смотрит, тем больше крепнет у нее уверенность, что это именно он оставил рыжеволосую девочку у нее во дворе. Анна не хочет спрашивать его об этом, чтобы еще больше не усложнять ситуацию, которая, она надеется, разрешится простым объяснением. Тем не менее она напоминает ему, как в отделении офицеры обернулись на него, когда она упомянула черный пикап со снегоочистителем.
Полицейский смотрит на цветок в центре стола. Он усох и согнулся, красный превратился почти что в черный.
— Я должен кое в чем признаться, — говорит он.
От его взгляда Анне хочется бежать куда глаза глядят.
— Это я чистил вам дорожку.
Анна чувствует, как слабость разливается по всему телу. Губы у нее кривятся от отвращения.
— Так где же ваша дочь? — спрашивает она сердитым шепотом.
Полицейский глядит на Анну, потом переводит взгляд на струйку пара, вылетающую из носика кипящего на плите чайника, и собирается с духом, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
— У меня нет дочери.
Анна качает головой:
— А кто был с вами в машине? Вы бросили ее…
— Никого не было. У меня нет дочери. Честно. Нет, и все.
Она поворачивается и выключает конфорку. Снимает чайник с плиты, с трудом сдерживаясь, чтобы не плеснуть в него кипятком. Потом она ставит чайник на холодную конфорку и на секунду закрывает глаза. Скрестив руки на груди, она поворачивается к нему.
— Почему вы не сказали этого в отделении?
— Я не хотел вам противоречить на глазах у остальных.
— Но я же ее видела.
Офицер качает головой:
— Не было никакой девочки. У меня вообще нет детей.
— О господи!
— Мне жаль.
— Это просто…
Анна вскидывает руки в отчаянии.
— Я не понимаю, что происходит.
— Вы говорите, она была рыженькая?
— Да.
Он сглатывает и смотрит в сторону окна.
— А почему вы спрашиваете?
— Просто так.
Полицейский уходит, и Анна смотрит ему вслед через окно входной двери. Его машина разворачивается перед ее домом. На пассажирском сиденье — маленькая рыжеволосая девочка, ее лицо повернуто к Анне.
Анна распахивает дверь и кричит: «Стойте!» Она размахивает руками, чтобы привлечь внимание полицейского. На подгибающихся ногах она выбегает на дорожку, но машина уже отъезжает.
Возвращаясь в дом, Анна кипит от негодования при мысли, что полицейский ее обманул. Неужели он оставил ребенка в машине, пока сидел у Анны? Наверное, даже сказал ей, чтобы она сидела в машине и не выходила. Офицер сказал Анне, что они нашли машину, принадлежащую матери слепой девочки с черными волосами. Женщина, ее владелица, поклялась, что у нее никогда не было дочери.
Анна не верит ни единому слову полицейского. При мысли о черноволосой девочке она вспоминает о краске, разлитой наверху в коридоре. Надо было сразу убраться, но Анна понимает, что это без разницы. На деревянном полу все равно останется большое красное пятно. Может, удастся отодрать его одним куском, когда краска засохнет.
Пока Анна ходила, чтобы забрать из-под раковины посудное полотенце и металлическую щетку, в голове у нее возник план отыскать черный пикап со снегоочистителем. Бей-Робертс — городок маленький. Она наверняка сумеет отыскать такую машину. Когда она застанет офицера с рыженькой девочкой, она потребует от него объяснений. Потом уже можно будет вернуться в Сент-Джонс.
Пора ехать.
У нее уже нет никаких сил. Как может быть столько потерявшихся детей? Что-то странное творится с ней, оно грозит разрушить ее рассудок. Может быть, это гормональная перестройка, о которой она читала в книге, делает ее психику такой неустойчивой?
Наверху пятно потемнело, оттенок и текстура выглядят упреком. Встав на колени, Анна пытается промокнуть пятно, но только размазывает краску. Полотенце становится ярко-алым. Анна усиленно трет, но, как она и думала, избавиться от пятна не удается. Она берется двумя руками и нажимает еще сильнее, но пятну ничего не делается. Все еще на коленях, Анна останавливается и смотрит на пол, разглядывая оттенки цвета. Потом переводит взгляд на свои ладони. Они измазаны в краске, и от этого запутанная схема ее «линий жизни» выглядит особенно отчетливой. Встав с колен, она идет в студию и прижимает ладони к чистому холсту. Отпечатки — как тонкие лепестки.
