Но ботинки были его сокровищем. Роберт копил на них деньги, он их берег, он смазывал их норковым жиром, он старательно оберегал от пятен краски, он аккуратно ставил их у нашей кровати рядом с грудой сброшенной одежды. Кроме них, он из дорогих вещей употреблял только лосьон после бритья — и масляные краски, конечно, — и именно за новым запасом лосьона зашел тогда в «Лорд и Тэйлор». Когда меня вырвало ему на ботинки, он невольно скривился, будто говоря: «Вы что, не могли выбрать другого места?», но я тогда подумала, что дело во мне, а не в ботинках.
Он вытащил и кармана что-то белое и принялся их вытирать. Я решила, что он не будет слушать мои извинения. Но он через секунду схватил меня за плечи. Роберт был очень высокий.
— Скорее за мной, — произнес он.
Говорил он быстро, негромко и успокоительно, в самое ухо. Он вел меня по самому короткому маршруту, мимо волны ароматов, от которых снова скрутило живот, мимо манекенов в спортивной одежде с теннисными ракетками в руках, с модно поднятыми до ушей воротниками. Я согнулась пополам и старалась ни на что не смотреть. Во мне поднималась новая волна дурноты при виде каждой вещи, слишком дорогой, чтобы я могла порадовать мать. Но незнакомец, поддерживавший меня под локоть и обнимавший за плечи, был силен. На нем была полотняная рубаха с короткими рукавами и серые джинсы в пятнах. Поворачивая склоненную голову, я каждый раз видела что-то грубое: всклокоченные кудри, небритый подбородок… От него попахивало льняным маслом — запах, который я распознала даже сквозь дурноту и при других обстоятельствах сочла бы приятным. Я гадала, не хочет ли он воспользоваться моим состоянием, чтобы меня соблазнить, или добраться до моего бумажника, или еще что похуже — как-никак, это был Нью-Йорк восьмидесятых годов, а я еще не запаслась историей об ограблении, чтобы рассказывать в Мичигане. Но мне было слишком дурно, чтобы выяснять, чего ему нужно, а через минуту мы вырвались на свежий воздух — на относительно свежий воздух шумной улицы, и он, кажется, попытался поставить меня прямо.
— Все в порядке, — приговаривал он. — Все будет хорошо.
И едва он договорил, я развернулась, и меня опять вырвало, только на этот раз я успела прицелиться подальше от его ботинок, в уголок у входа, заодно и подальше от обуви входящих. Я расплакалась. Пока меня тошнило, он меня отпустил, но продолжал поглаживать по лопаткам широкой на ощупь ладонью. Почему-то от этого я пришла в такой ужас, будто ко мне начали приставать в тесном вагоне метро, но сил сопротивляться не было, а когда приступ закончился, он протянул мне бумажную салфетку.
— Ничего, ничего, — приговаривал он.
Наконец я выпрямилась и привалилась к стене.
— Вы в обморок не упадете? — забеспокоился Роберт.
Теперь я рассмотрела его лицо. В нем было что-то симпатичное и деловитое — прямой живой взгляд. Глаза большие, карие с зеленью.
— Вы беременны? — спросил он.
— Беременна?! — ахнула я. Одной ладонью я опиралась на боковую стену «Лорда и Тэйлора». Стена казалась прочной и надежной, как крепость. — Что?!
— Я просто спросил. У меня двоюродная сестра ждет ребенка, так ее тоже на прошлой неделе вырвало в магазине. — Он стоял, засунув руки в задние карманы джинсов, будто болтал на стоянке после вечеринки.
— Что? — глупо переспросила я. — Нет, конечно, я не беременна.
Тут я покраснела от стыда, испугавшись, как бы он не подумал, что я рассказываю о своей сексуальной жизни, которой тогда и в самом деле не существовало. В колледже у меня было ровно три связи, а потом еще одна, кратковременная, в унылом Энн-Арборе после колледжа, но Нью-Йорк пока не радовал меня этой стороной жизни — я слишком уставала, была слишком занята и слишком застенчива, чтобы высматривать парней.
— Просто мне вдруг стало не по себе.
Стоило вспомнить, как меня вывернуло ему на ботинки — я взглянуть на них боялась, — и я снова почувствовала слабость и прислонилась к стене затылком, прижав к ней обе ладони.
— Ого, да вы совсем больны, — сказал он. — Хотите, принесу воды? Или помочь вам где-нибудь присесть?
— Нет-нет, — солгала я, на всякий случай прикрывая рот ладонью. Хотя вряд ли это спасло бы от нового приступа рвоты. — Мне надо домой. Я сейчас же поеду домой.
— Да, вам лучше бы полежать в компании с тазиком, — заметил он. — Где вы живете?
— Я не называю незнакомым своего адреса, — слабо возмутилась я.
— Да ладно… — Он готов был ухмыльнуться. Зубы у него были прекрасные, нос уродливый, взгляд очень теплый. Он выглядел всего несколькими годами старше меня. Темные волосы топорщились жесткими завитками, как узловатые ветви. — Неужто похоже, что я кусаюсь? Вам на какую линию?
Нас то и дело толкали, люди спешили в магазин, по тротуару, домой с работы.
— В Бруклин… — чуть слышно призналась я. — Если вы сможете проводить меня до станции, дальше я справлюсь. Еще минутку, и все со мной будет в порядке.
Я неуверенно шагнула от стены и зажала себе рот. Теперь я гадаю, почему не попросила найти такси. Должно быть, очень уж прочно въелась в меня привычка считать каждый грош, даже в такой ситуации.
— Черта с два, — возразил он. — Постарайтесь больше не заливать мне ботинки, и я доведу вас до станции. Потом скажете, может, надо кому-нибудь позвонить?
Он обнял меня одной рукой, поддержал, и мы, неловко цепляясь друг за друга, двинулись к станции подземки в конце квартала.
Добравшись туда, я ухватилась за перила и попыталась протянуть ему руку, мешая людям пройти.
— Ну вот, спасибо. Теперь сяду на поезд.
— Ладно… — Он прошел вперед, раздвигая передо мной толпу, так что мне видна была только спина его полотняной рубахи. — Спускаемся.
Одной рукой я держалась за плечо незнакомца, второй — за перила.
— Хотите, я кому-нибудь позвоню? Родственникам, соседке?
Я замотала головой. Я мотнула головой раза два или три, но заговорить не смогла. Еще один приступ рвоты довершил бы мое унижение.
— Ну и ладно. — Он улыбнулся устало и дружелюбно. — Давайте к поезду.
И мы в ужасной давке вместе вошли в вагон. Нам пришлось стоять, и он поддерживал меня сзади, не прижимаясь, к моему облегчению, а твердо придерживая меня одной большой рукой, а другой уцепившись за потолочную петлю. На поворотах его раскачивало за двоих. На ближайшей станции кто-то вышел, и я рухнула на сиденье. Я думала, что если меня вырвет еще и здесь, где брызги задели бы по меньшей мере шестерых, я не захочу больше жить. Лучше бы мне вернуться в Мичиган — я не создана для больших городов, я слабее остальных восьми миллионов нью-йоркских жителей. Я публично выворачиваюсь наизнанку. И больше всего, умру ли я или уеду, мне хотелось никогда не видеть этого высоченного парня в полотняной рубахе и с темными пятнами на штанах.
Глава 13
КЕЙТ
До своей станции я доехала почти без сознания, однако галантный незнакомец вытащил меня из вагона и вывел на поверхность прежде, чем меня опять вырвало — на сей раз в водосток на мостовой. Я отметила, что с каждым разом целюсь все точнее и выбираю более подходящее место.
