Зубову легко говорить: «Ухожу на дно». Что он оставляет? Квартиру, «сааб», место. Клейну придется оставить кое-что подороже. Людей. Он отбирал их сам, он учил их, он прошел вместе с ними через бандитские «стрелки» и разборки. И что с ними будет, если он уйдет? Никаких «если», оборвал Клейн свои размышления. Он уже ушел, и не его забота, что с ними будет.
Открылась незаметная дверь за холодильником, и они спустились в подсобку.
Там их ждал Фима, бледный человечек с гладко выбритым черепом и с черной густой бородой от самых глаз. В углу подсобки возвышался верзила в кожаной куртке на голое тело.
Без лишних слов на столе появилась деревянная плоская шкатулка. Зубов открыл ее. В зеленом бархате утопал черный маузер с перламутровой рукояткой.
— Тот самый? — спросил Зубов.
— Естественно. Других таких нет. Коллекционный образец.
— Настроен? Ты проверял?
— Ну ты меня знаешь…
— Расходные материалы?
— Неограниченное количество. Сколько возьмешь?
— Сколько унесу, — сказал Зубов. — Сначала определимся со вторым экземпляром.
— Я не знаю, чем ты еще хотел пополнить коллекцию, — сказал Фима. — Вот, прихватил просто на всякий случай… Я, конечно, понимаю, что это не совсем твоя тема… Не твой формат, конечно. Но с исторической точки зрения вполне подошел бы. Если бы ты собирал грузовики, то это «студебеккер».
Это был армейский кольт М-1911. Клейн залюбовался его устрашающими формами, и это не ускользнуло от Фимы.
— Товарищ тоже коллекционер?
— Начинающий, — сказал Зубов. — Возьмешь?
— Я не взял с собой таких денег, — Клейн покачал головой.
— Ты можешь махнуться. Я могу показать твои экземпляры, — Зубов достал из карманов плаща два трофейных пистолета. — Вот. Простенько и со вкусом, поздний соцреализм. Вариации на темы Вальтера. Меняем два к одному.
— Не смеши меня, — сказал Фима. — Ты же серьезный собиратель. Какие два к одному? Куда я дену этот мертвый груз?
— Пригодится для обмена, — подсказал Зубов. — Все мы начинали с соцреализма.
— Не надо уже на меня давить, — капризно сказал Фима, протирая стволы замшевым лоскутком. — Ты не на работе. Два к одному? Но материалы для «студебеккера» отдельно? Естественно, это довольно дорогие материалы, но вы же не собираетесь их тратить, как семечки? Я взял с собой только две упаковки, и это все, что было.
— Хватит, — сказал Зубов. — Хватит на всю жизнь.
8. В дорогу
Утром его разбудила Рена. Весь остаток ночи он бродил с ней по Старой Крепости, пытаясь найти тот самый ресторанчик, где когда-то хорошо посидел с Вагифом. Но везде они упирались в закрытые железные двери, и везде пахло гарью. Ему снилось, что все вдруг затянуло дымом, и голос Рены пробивался глухо и невнятно: «Позвони мне, обязательно позвони».
Еще не совсем проснувшись, он нащупал свой мобильник. Аккумулятор подсел и мог отказать в любой момент, а подзарядить его было негде. И все-таки позвонить обязательно надо. Такой сон неспроста, ох и неспроста…
Полковник Клейн не верил в вещие сны. Сновидения казались ему шифровкой, причем шифра не знает никто, и можно только догадываться о содержании сообщения. Звонить Рене он не стал, потому что это был бы бесполезный звонок. Гораздо важнее было сейчас связаться с опером Гасановым.
— Салам, начальник.
— Сам начальник, — отозвался опер Гасанов. — Ты откуда?
— Пока из Питера.
— Что, на самолет опоздал? Я тебя ждал. Мама стол накрыла, так ждали тебя.
— Извини, брат, — сказал Клейн. — Постараюсь добраться своим ходом. Есть новости?
— Есть, но лучше бы не было. Все, как ты спрашивал.
— Можешь говорить?
— Как ты говорил, нашлись два мужика. Не местные. На промыслах, где качалки старые, знаешь?
— Какие-то приметы есть?
— Прилично одеты. Без документов. Огнестрелка.
— Когда? — спросил Клейн внезапно севшим голосом. — Когда случилось, когда нашли, можешь сейчас сказать?
— Случилось ночью. Люди слышали, как стреляют.
— Ты сам их видел?
— Пока нет. Они лежат в хорошем месте, приедешь, спокойно посмотришь. Никто их не знает. Люди говорят, они только вчера прилетели. Не вчера, а послевчера.
— Позавчера, — поправил Клейн.
— Э, какая разница? Главное, что ты понял, да, — засмеялся Гасанов. — Слушай, вчера от вас целая делегация прилетела. Я думал, ты с ними будешь. Очень приличные мужики. Как инкубаторские, одинаковые. Ваш автобус встречал, «океанский».
— Брат, ты Рену знаешь? — спросил Клейн, чувствуя, что горло пересохло. — Мою Рену?
— Твою Рену? Вагифа Рену? Конечно, знаю.
— Ты можешь у нее посидеть, пока я не приеду?
— Как посидеть?
— Чтобы ничего не случилось.
— Понял, брат. Не волнуйся, брат. Говори адрес.
Он сидел на полу, натянув на плечи колючее одеяло. Рядом лежал Степан Зубов под таким же одеялом. За столом перед ним сидели две девчонки лет десяти-двенадцати в джинсах и вязаных кофточках. В комнате пахло жареной картошкой.
— Доброе утро, товарищи, — сказал полковник Клейн.
— Здрасьте… Мама сказала, чтоб вы картошку ели.
— Ну, если мама сказала, придется есть. А умыться где-нибудь можно?
— Алена, покажи, — приказала девчонка постарше.
Через длинный коридор, заставленный всякой рухлядью, Клейн добрался до просторной и темной кухни. На газовой плите в двух цинковых ведрах кипятилось белье. Пена сползала по ведрам к огню и с шипением исчезала, наполняя воздух тяжелым и резким запахом. Толстая тетка в махровом халате резала лук. За другим столом сидел изможденный мужик в оранжевом грязном жилете. Он разминал папиросу, стряхивая табачные крошки в тарелку с остатками макарон.
Пока Клейн умывался над раковиной, ловя струйку холодной воды из бурого крана, девчонка стояла рядом. Она подала ему белоснежное льняное полотенце, от которого пахло лимоном.
— Этот какой-то новый, — услышал он голос мужика, прижимая полотенце к лицу. — А Стяпана, значить, нахуй?
Клейн оглянулся на мужика, и тот застыл с зажженной спичкой. Пламя обожгло ему пальцы, он ахнул и сунул их в рот.
Девчонка потянула Клейна за рукав, и он пошел за ней. За его спиной тетка зашипела что-то тревожное, и мужик отвечал ей вполголоса: «А чего он смотрит! Чего он смотрит!»
Клейн сам вырос в такой же коммуналке. Было весело кататься на трехколесном велосипедике по длинному коридору или играть с соседскими пацанами в прятки. Маме было, наверно, не так весело, но и она вспоминает ту жизнь с умилением. Да, он сам вырос в коммуналке, но сейчас его резанул стыд. Он вспомнил, что потратил почти четыре тысячи долларов на ремонт своей кухни и ванной. Что поделать, на старости лет он стремился к уюту.
