— А теперь, как я погляжу, тут останется только мой трактир. Ты видел, что может натворить динамит? Фрэнк Юдл взорвал банк в Маршалле, это в соседнем округе. Кирпичная стенка рассыпалась, как одуванчик.
— Но ваша почта не кирпичная, — сказал Степан. — Я видел, это крепкий дом. Самая прочная конструкция — это бревенчатый сруб. Так что твой Юдл может засунуть весь свой динамит к себе в задницу.
— Тише, Стивен. Слышишь?
За стенами трактира раздавались неясные возгласы. Потом хлопнуло несколько выстрелов.
— Началось, — сказал Эрни и достал карманные часы. — У нас есть полчаса для молитвы.
8. ПОЛЧАСА МОЛИТВЫ, ПЯТЬ МИНУТ СТРЕЛЬБЫ
Степан не умел молиться ни на одном из известных ему языков, если не считать молитвой короткое "Иншалла!", которое он любил повторять, общаясь с арабами. Поэтому он просто говорил "Аминь!" вместе с Эрни каждый раз, когда тот после страстного бормотания начинал креститься.
За стенами кухни тем временем разгорался нешуточный бой. Бревенчатые стены трактира приняли на себя несколько громких ударов, и после каждого из них Эрни начинал креститься еще быстрее и бормотать еще жарче.
— Неужели это пули так бьют? — удивился Степан.
— У "желтых жилетов" армейские "спрингфилды" пятидесятого калибра, — пояснил Эрни. — Эти винтовки прошивают бизона насквозь. Бревно им не пробить, но все равно неприятно такое слышать. Я ненавижу стрельбу. Ненавижу оружие. Ненавижу, когда сопливый мозгляк наводит ствол на крепкого бывалого мужчину и у того от страха отнимаются руки и ноги.
Он поднес пальцы ко лбу, чтобы в очередной раз перекреститься, но тут пол под ногами дрогнул, кастрюли на плите подскочили со звоном, а со стены слетел портрет генерала Гранта. Упругий удар взрыва сотряс все здание.
— Господи, помилуй, Господи, помилуй, — повторял Эрни с закрытыми глазами.
— Как думаешь, смогли они выбить дверь? — спросил Степан, вешая Гранта на прежнее место.
— Нас это не касается. Пусть делают свое дело и уходят поскорее.
— Я вот думаю, — говорил Степан, выстраивая кастрюли на плите в прежнем идеальном порядке, — ведь ящик динамита немалых денег, наверно, стоит, так? Сколько же Юдл рассчитывает взять у этих несчастных почтальонов в такой глуши? Неужели он надеется окупить свои расходы?
— Ты думаешь, он покупал этот динамит? Ясное дело, взрывчатка краденая. А на почте, я полагаю, он хочет получить меха. Там, на нашей почте, у доктора Фарбера точка сбора. Все его трапперы сходятся сюда и оставляют шкуры под охраной "желтых жилетов".
— Так, значит, профессор — просто скупщик мехов? А мне он говорил, что занимается геологией.
— Одно другому не мешает. Наверно, эта самая геология — дорогостоящее занятие, вот и приходится доктору Фарберу подрабатывать на бобрах. Ясное дело, ему это легче провернуть, чем нам с тобой. Его и здесь все знают, и в городах. Все ему доверяют, а доверие — самая выгодная вещь на свете. Без доверия нет бизнеса.
Трактирщик, рассуждая о бизнесе, немного успокоился и перестал вытирать пот со лба. Степану не хотелось возвращать его к неприятной теме, но он все же сказал:
— Ты прав. Я вот доверился твоим гостям, отдал револьвер. Их бизнес очень выиграл от моей доверчивости.
— Очень хорошо, что ты отдал револьвер, — твердо сказал Эрни. — По крайней мере, теперь тебе не придется воевать с ними.
— Ну да. Не придется. И они будут спокойно делать свое дело. И спокойно увезут моих бобров, — сказал Степан, прекрасно понимая, что сейчас ему надо думать не о бобровых шкурах, а о своей собственной.
— Пусть увезут. Ты поймаешь новых.
— Видишь ли, Эрни, ведь эти шкуры — они не мои. Мне их только доверили на время. И дробовик тоже не мой. А ведь бандиты наверняка и его прихватят.
— Конечно, прихватят. "Паркер" — дорогое ружье.
— Вот видишь, — Степан оглядывал стены, на которых висела разнообразная утварь. — Значит, из-за этих бандитов я могу навсегда потерять доверие.
— Ты не виноват. Я всем скажу, что ты был без оружия.
— А это что, не оружие?
Степан Гончар снял с крючка массивный тесак с костяной рукояткой.
— Перестань, — сказал Эрни. — Надо трезво оценивать шансы. У них винтовки, а у тебя нож. Их там шестеро, а ты один.
— Нас двое.
— Я не в счет.
— Хорошо. Но я все равно не один. Ты забыл о "желтых жилетах". Слышишь? Еще стреляют. Значит, шансы не так уж и малы.
— Ты понимаешь, что тебя просто убьют? — спросил Эрни. — Ты согласен умереть из-за каких-то несчастных шкурок?
— Я уже видел, как умирают из-за них, — спокойно сказал Степан Гончар. — Ничего особенного.
Он еще не знал, каким образом сможет вмешаться в бой. Но был уверен, что эта драка не закончится, пока он не вмешается.
Дверь с грохотом распахнулась. Рыжебородый, стоя на пороге, навел на Степана винчестер и приказал:
— Хватай мешок! И пошел на выход!
— Какой мешок?
— Любой, только полный! Эрни, что у тебя тут в мешках?
— Сухофрукты. А этот — с фасолью.
— Вот и отлично! Схватили оба по мешку, и вперед! Живо!
За его спиной зазвенели разбитые стекла и грянул выстрел.
— Что стоите! Ноги отнялись? Вперед!
Степан подхватил за углы холщовый мешок и поволок его к выходу. Он увидел, что Капрал стоит на одном колене перед разбитым окном и целится во двор из винтовки. Там, во дворе, плясали отсветы огня, а через дорогу виднелась почта — впрочем, ее почти не было видно за клубами дыма, над которыми вскидывались языки пламени. Капрал выстрелил, передернул затвор и выстрелил снова. В ответ со стороны почты гулко грохнула винтовка, и в трактире взорвалась винная бутылка на буфетной витрине.
Пригибаясь и волоча тяжелый мешок по полу, усеянному осколками, Степан перебежал к выходу. У крыльца стоял фургон с брезентовым тентом. Задний борт был откинут, полог закатан кверху, а внутри сидел, держась рукой за бок, человек с очень бледным лицом.
— Кидай мешок в фургон и беги за другим! — заорал рыжебородый, подталкивая Степана стволом в спину.
От этого толчка у Гончара задрожали колени, и он едва не упал, пытаясь поднять мешок. Эрни оказался рядом и помог ему. Вдвоем они вернулись на кухню и вместе взялись за корзину с винными бутылками.
— Ничего, ничего, — шептал трактирщик, — они уже уезжают. Видно, ничего не получилось у них.
Когда, пригибаясь под влетающими пулями, они загрузили в фургон все запасы, хранившиеся на кухне, рыжебородый приказал:
