и моей. И она никогда не была Арининой. Так почему я должна была ею брезговать? С ребенком там будет куда удобнее, чем в гостиничном номере.
Нас снова привез в столицу Чернорудов, и я порадовалась, что у меня был такой заботливый и надежный друг.
Я входила в квартиру с опаской, но, как ни странно, мне понравилось там. В чём-чём, а в хорошем вкусе Ланской было действительно не отказать. И кухня, и комнаты, и ванная были почти идеальны. Немного не хватало тех милых мелочей, которые делали жилище уютным, но это было легко исправить.
— Я будто в музей попала! — восхитилась мама.
И сразу заявила, что в самой светлой комнате нужно устроить детскую. Похоже, она тоже ничуть не сомневалась, что мы с Шестаковым будем вместе.
В палате Павел лежал один, и то мне сначала показалось, что я зашла не туда. Его лицо было таким бледным, что почти сливалось с подушкой. Голова была забинтована, а по подбородку шел тонкий шрам.
— Катя! — его голос тоже показался мне незнакомым.
Впрочем, как, кажется, и ему самому — потому что он прокашлялся и только потом заговорил снова.
— Ты извини меня, пожалуйста, если сможешь. Я был таким дураком! Может быть, ты не поверишь мне, но без тебя я не жил — задыхался. Я знаю, я должен был сказать тебе это раньше, но решил сказать хотя бы теперь.
— Хватит болтать, Шестаков! — я сглотнула подступивший к горлу комок. — Тебе нельзя много говорить. И волноваться тоже нельзя. Если тебе сейчас станет хуже, врач больше не пустит меня к тебе.
— Еще два слова, ладно? — жалобно протянул он. — Я просто хочу сказать тебе, что слишком поздно понял, что такое счастье. А счастье — это быть с тобой вдвоем. Только ты и я. И больше мне никто не нужен.
— Вдвоем уже не получится, Шестаков! — усмехнулась я и села на его кровать.
— Да-да, я понимаю, Катя, — смущенно забормотал он.
А я рассмеялась:
— Ничего ты не понимаешь, Пашка! Но сейчас поймешь.
Я спрашивала доктора, могу ли я рассказать Шестакову что-то очень важное, и тот ответил, что если это важное — приятное, то да, могу.
Достала телефон, открыла альбом с фотографиями, и когда на экране появилось личико мусолящей печенюшку Настюши, повернула его в сторону Павла.
— Познакомься с дочерью, Шестаков!
Он долго смотрел то на экран, то на меня и молчал. Я даже испугалась, не стало ли ему хуже. А потом у него по лицу покатились слёзы — крупные мужские слёзы, от которых у меня защемило сердце.
Эпилог
На Новый год в Москву приехала и Тася. Павел всё еще находился в больнице, но один мужчина в нашей женской компании всё-таки был.
Мы еще только кромсали салаты, а Антон уже беспокоился:
— Екатерина Сергеевна, а мы пойдем смотреть салют?
За меня ответила сестра:
— Конечно, пойдем! В Парк Победы! Я сама никогда еще не видела его в Москве. Выпьем по бокалу морса и пойдем. А ты не отвлекайся — режь лук. И нож водой смочи — чтобы не плакать. Мужчины не плачут, ты это знаешь?
Антоша не поехал домой на каникулы — ему нужно было подтянуть хвосты по учебе, а дома это вряд ли бы удалось. Но и оставить его без праздника мы не могли. Поэтому на три дня я забрала его к себе, и он, кажется, был счастлив.
Контракт с китайцами я уже подписала, и первый платеж уже пришел на мой банковский счет. Ланская не обманула — сумма в договоре была внушительной. Одного только первого платежа мне хватило на то, чтобы купить небольшой, но очень красивый дом в коттеджном поселке под Москвой. Мама всегда мечтала жить не в квартире, а в собственном доме — чтобы утром можно было из окна смотреть на цветущий яблоневый сад. А на участке были не только яблони, но и груши, и вишни. И Тася уже работу неподалеку и даже согласилась пойти на курсы вождения — чтобы ездить на машине, которую я ей отдала.
Мы выпили морс под бой курантов, наелись салатов и селедки под шубой и втроем с Тасей и Антошкой отправились в Парк Победы смотреть салют.
Ночь была совсем не морозной, но повсюду лежал снег, и всё вокруг было наполнено атмосферой праздника и сказки.
Когда в небо взлетел первый золотистый шар, рассыпавшийся на тысячи маленьких звезд, мы еще не дошли до парка. Антон закричал от восхищения. А когда Тася повернулась ко мне, я увидела, как на ее обычно строгом и серьезном лице тоже появилось выражение восторга.
А потом зазвонил телефон.
— Котенок, ура, я наконец-то пробился — линия всё время была занята! — теперь голос у Пашки был уже совсем прежним. — С Новым годом, Катюша!
— С новым счастьем! — откликнулась я.
И хотя мы разговаривали не по видеосвязи, и Пашка не мог меня видеть, я послала ему поцелуй. И была уверена, что он сделал то же самое.
