— настоящий хаос. Повсюду груды вещей, развороченная постель. Оба чемодана заперты, в ящиках шкафа — ничего интересного, только рубашки и белье.
На ночном столике — несколько книг. Худ подошел поближе. Р. Дж. Брэйтпад «Персидские древности», том 1. «Бюллетень американского института археологии и искусства Персии»; «Предварительный отчет о начальном этапе раскопок Туран-тепе»; Е. Герфельд «История Ирана в археологических находках».
Да, в номере 512 жил тот, кого они искали.
В шкафу висела одна куртка — и больше ничего. Обшарив карманы, Худ нашел два конверта, один на имя Филипа Хелпмана, 81 А, Пембрук Род, Ричмонд, другой со штампом кредитного общества «Лайонс» в Марселе. Вернувшись в комнату, Худ заметил на полу табличку «Не беспокоить», которую в спешке уронил. И только собрался заняться чемоданом, как из коридора донеслись голоса.
В замке повернулся ключ.
Худ поспешно отскочил от чемодана.
В номер вошли коридорный в полосатой ливрее и с ним еще двое.
— Что вы здесь делаете? — спросил высокий человек в темном костюме. — Этот джентльмен здесь живет?.. — повернулся он к коридорному.
— Нет, нет, сэр! — поспешил заверить тот.
— Тогда кто вы? — все трое, сгрудившись у двери, пристально уставились на Худа. Тот решил, что это, видимо, управляющий и охранник.
— Этот джентльмен даже не с нашего этажа, сэр, — добавил коридорный, и троица дружно оглядела комнату, которую, казалось, перетряхнули в поисках ценностей.
— Ну что, попался с поличным, приятель? — хмыкнул охранник. — А ну, говори…
— Минутку! — остановил его спутник.
Худ лихорадочно искал выход.
В проеме двери появились лица зевак, учуявших скандал, и среди них — двое, так некстати появившиеся в коридоре несколько минут назад.
— Сюда нельзя! Закройте дверь! — высокий снова повернулся к Худу. — Я помощник управляющего. Вы не имеете права здесь находиться. Как вы сюда попали?
Его французский акцент натолкнул Худа на интересную мысль. Он многозначительно ухмыльнулся, достал сигарету и непринужденно закурил.
— Знаете, неловко признаться…
Охранник иронически хмыкнул.
— Вы не из нашего отеля, верно?
— Нет-нет, — заверил Худ с досадой. — Я просто зашел выпить в здешний бар. Там один тип, порядочный на вид, спросил, не нужно ли мне девочку. И запросил сорок долларов. Мы сговорились, и все, что от меня требовалось, — это подняться в номер 512 и немного подождать.
Тот тип меня заверил, что дверь будет открыта. Ну, я постучал, а когда никто не ответил, вошел. Дверь и правда оказалась открытой, но прошло уже десять минут, а девочки все нет. Похоже, меня надули, — Худ смущенно потупил глаза.
Помощник менеджера невольно улыбнулся, коридорный отвернулся, тоже скрывая насмешливую ухмылку.
— Не верю! — хмуро буркнул охранник. — Не мешает проверить.
Он проверил карманы Худа, — и ничего не нашел. Вместе они спустились в бар, где подтвердили, что он действительно сидел там и разговаривал с каким-то приличного вида мужчиной. По счастью, тот уже ушел. Оплаченный чек довершил картину. Осталось только поставить охраннику выпивку и вместе посмеяться над тем, как надули простачка. Худу предложили заявить на жулика, если он еще раз его увидит, и тот благодарно согласился.
* * *
Дебби как раз собиралась на ланч, когда он вернулся в офис.
— Это подождет, — сказал он, мягко развернув ее за плечи. — Нужно срочно озадачить Гильдерштейна. Пусть разбирается с Филипом Хелпманом.
7
Филип Хелпман был наделен потрясающим даром воображения. Это во многом определило его археологические успехи. Наткнувшись на черепок величиной с мизинец, он без труда мог представить поселение, исчезнувшее с лица земли три тысячи лет назад.
Но сейчас воображение ярко рисовало ему катастрофу, к которой должен был привести визит Бенджона.
Отнюдь не лишенный здравого смысла, обычно он соображал быстро, цинично и расчетливо. Но не в тот день. Застряв в потоке машин на авеню Шемиран, он лихорадочно искал решение — и не находил, хотя ситуация требовала немедленных действий.
Хелпман вырос в Александрии, в семье дяди — британского консула, и уже к пятнадцати годам свободно владел арабским. Интерес к истории заставил заодно освоить греческий и латынь. Обучение в Британском археологическом институте было не самым приятным воспоминанием его жизни. Безденежье заставило его жить за счет подружки, и он едва дождался диплома, чтобы немедленно оставить негостеприимный город. Потом он объездил весь Средний Восток, участвовал в британских, американских и французских экспедициях, быстро усвоил тонкости археологии и углубил свои познания в истории. К известным ему языкам прибавились санскрит и персидский. Хелпман получил степень доктора философии и возглавил крупные раскопки, начатые университетом Корнелла.
Друзей у Хелпмана не было — он сторонился людей. Всех, кто не обладал талантом археолога, он просто презирал. Коллеги завидовали его наметанному глазу и легкости, с которой он завязывал контакты с местными жителями. Но вот рутины раскопок Хелпман не выносил, не в состоянии примириться с медлительностью принятых методов работы. Послойное снятие грунта со всей намеченной области поисков навевало на него скуку. Он предпочитал поверхностный осмотр, делая выводы на основании редких, но крупных находок, — метод, давно признанный ненадежным. Впрочем, в мире археологии он славился блестящим даром предвидения.
Не раз его смелые гипотезы, вдохновленные полетом фантазии, приводили к стычкам с коллегами. Хотя случались и ошибки, чаще всего они блестяще подтверждались.
В одной из экспедиций в Сирии Хелпман впервые попал в историю. Пропала одна из находок — золотое ожерелье. В конце концов выяснилось, что Хелпман его продал, но скандал замяли. Годом позже в Турции он работал в британской археологической партии. Местный специалист, приписанный к экспедиции, занес в каталог шесть ценных бронзовых изделий, но перед отъездом из страны только одно из них было предъявлено властям. К тому времени Хелпман уже покинул Турцию, а пять пропавших украшений позднее объявились в Америке.
В январе следующего года Хелпмана арестовали в Бангкоке по подозрению в несанкционированных раскопках. Два месяца в тюрьме стоили ему членства в Британском археологическом институте.
Теперь Хелпман стал промышлять в одиночку. Он настолько навострился, что мог с первого взгляда отличить осколок касситской погребальной чаши от черепка сосуда из Набатии. В тенях закатного солнца, садящегося за выжженные холмы, он был способен заметить намек на древнюю тропу и наутро убедиться, что обнаружил поселение, тысячи лет назад занесенное песком.
В выгоревшей рубашке и истрепанных штанах он пересекал пустыни пешком или на мотоцикле, прихватив с собой только канистру с водой и запас горючего. Он не гнушался останавливаться на ночлег в жалких лачугах нищих поселений, кишащих паразитами. И ни одна редкая посудина в их небогатом хозяйстве не ускользала от его внимания. Он внимательно изучал древние предания
