В старых работах на эту тему упор делался в основном на традиции материальной культуры, для которой и идея вещна, т. е. представлена феноменально. Русская ментальность представала как духовность, ее сводили к духовным поискам соборного сознания, концептуального по существу. Это своего рода «богословская интуиция» русского народа, определяемая исповедуемым им реализмом. В «резкой противоположности» Западу «русский принимает онтологическую божественность природы, которую мы назвали софийной» (Г. П. Федотов). Единение с Природой делает человека природным, наполняя его природной силой.
В русской традиции нет необходимости психическое сводить к биологическому, как это делают на Западе; сравните книги Дж. Лакоффа или Ст. Пинкера, ограничивающих свои исследования теорией генотипа (существует врожденныйгенотип, определяющий народную ментальность) или сводящих ментальность к «общечеловеческим ценностям» («Все люди мыслят, пользуясь той же самой концептуальной схемой», с помощью которой можно понять и объяснить мир — Лакофф). Говорить о генетической природе концептов ментального ряда вряд ли возможно, непосредственного выхода идеи к вещи нет: между идеей и миром стоит слово, а слова различны в языках мира.
В отличие от западных языков русская ментальность строго различает «дух-душу» и «мысль»; на этом основано мнение, что только у русских возможна настоящая психология. Данные не на фоне других (отмеченных положительно) ментальностей классические русские работы по народной психологии показывают черты русского характера объективно и содержательно (Н. А. Бердяев, В. М. Бехтерев, П. И. Ковалевский, Д. Н. Овсянико-Куликовский и др.). Русская ментальность в ее первородном виде, такая, как она отражена в ментальном «Толковом словаре» В. И. Даля, сегодня уже не существует, однако как идеал она выражена в концептах русского сознания и представлена в полном лексиконе. К сожалению, теперь намечается тенденция к замещению русских концептов заимствованиями, что отрицательно сказывается на самой ментальности, особенно у молодежи. Но живой характер народной ментальности удостоверяется постоянным «искривлением» заимствуемых концептов в сторону русских представлений о демократии, власти, свободе и т. д. Это хорошо показано в новейших трудах по «культуре речи», которая прагматически связана с проблемой ментальности (Л. В. Савельева).
Народный характер — явление сложное, не столько психологическое, как общественное (социальное, «соборное»). Он сложился исторически и являет собой концентрированный опыт народа. Внимания требует также терминология. Л. Н. Гумилев утверждает, что национальный характер — вообще миф, поскольку характер не только и не столько психологическое явление, как социальное: он сложился исторически и представляет собой концентрированный опыт народа (В. В. Налимов).
Но ментальность также явление культурное, поэтому подход к ней возможен и в этносоциальном, этнокультурном аспекте.
Основная содержательная форма этого подхода к ментальности — символ. Сама ментальность понимается как совокупность символов, необходимо формирующихся в границах данной культурно-исторической эпохи и закрепляющихся в сознании людей путем повторения; это ключевые онтологические представления, которые образуют ядро господствующей идеологии, порождая «мыслительные стереотипы» — концепты (М. А. Барг). Исторические рамки («парадигмы») такой ментальности описывают историки (П. М. Бицилли, Л. П. Карсавин, Г. П. Федотов, теперь Б. В. Марков, И. Я. Фроянов и др.).
В других терминах это направление известно как лингвокультурология, уже выдавшая серию учебников разного качества и даже термин своего назначения — лингвокультурема (В. В. Воробьев). Под этим термином понимается соединение значения слова и экстралингвистической информации, с помощью которой можно получить сведения о концепте. В известном смысле это развитие идеи Аскольдова применительно к нуждам педагогики. Другой термин такого же назначения — логоэпистема — также понимается как «истолкование слова» в культурном контексте (Е. М. Верещагин и В. Г. Костомаров). Это вынужденный концептуализм: необходимо передавать известные науке знания о языке, т. е. «ретранслировать социокультурный код нации» в концептуальных его звеньях.
Данный подход также имеет несколько направлений.
Этническая ментальность исследовалась в обстоятельных славистических трудах Н. И. Толстого; многочисленные исследования фольклорных текстов восстанавливают архаичные формы русской ментальности, способные вызвать ностальгические сожаления, но вряд ли имеющие практическое применение. Более выразительны работы культурологов, выставляющих оригинальные программы исследований. В двух изданиях книги А. О. Бороноева и П. И. Смирнова «Россия и русские: Характер народа и судьбы страны» приводится классификация русских типов по их ментальности на основе определенных производственных циклов; показана классовая множественность русской ментальности и даны ключевые понятия и термины. Представленные в книге рекомендации дают иерархию ментальных типов в их развитии. Столь же выразительно исследование С. В. Лурье «Метаморфозы традиционного сознания», в котором описана этническая картина мира как производная от этнических констант (ментальных признаков), с одной стороны, и ценностной их ориентации — с другой; они даны как условие действия и цель действия. Картина мира предстает наложением: этнические константы как парадигматические формы национального сознания получают конкретное наполнение посредством процесса трансфера, направленность которого определяется ценностной ориентацией. Этнические константы в этносе постоянны, тогда как ценностные ориентации могут изменяться, являя собой результат свободного выбора, «этот выбор недетерминирован для человека генетически».
«Момент выбора», согласно Ю. М. Лотману («Взрыв и культура»), есть революция, которая непредсказуема, это творчество, сгущение новой информации» и «одновременно место резкого возрастания информативности всей системы», когда даже «невыразимое доступно выраженью» (слова поэта Жуковского). Так создается перестройка понятийного уровня на основе национальных символов и личных концептуальных образов. Будучи концептуалистом (все проявления революции сводятся у него к текстам), сам Лотман утверждает движение мира к единому языку («стремление мира к единой, конечно, истине»), как будто истина не может выражаться посредством разных языков.
Затем культурологические исследования раздваиваются на разделы: семиотический (сущность ментальности в ее проявлениях) и прагматический (политические приложения).
Семиотические работы рассматривают историю сложения русской ментальности (Ф. Гиренок, А. Гулыга), механизмы, способствующие быстрой и оптимальной переработки понятий на основе коренных символов культуры (Л. Д. Гудков, С. С. Гусев), перестроения культурных парадигм с упором на народное сознание, опять-таки основанное на символах (А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко, М. К. Петров); лингвистические основы перекодировки понятийного пласта ментального поля сознания на преобразовании отвлеченной лексики символического же значения представлены в книге Л. О. Чернейко. Все такие работы имеют принципиальное значение в выработке методик исследования ментальности.
Работы прикладного характера важны для оценки сиюминутных суждений об актуальных событиях русской истории (А. А. Вилков, В. И. Карасик, В. И. Коротаев и др.). Специально следует отметить монографии А. В. Кири и О. В. Рябова, посвященные лингвистическим аспектам гендера. Впрочем, именно такими работами наполнены периодические издания, с позиций различных партий истолковывающих состояние современного общества. Они часто смешивают понятия и слишком свободно оперируют фактами; это научная публицистика.
В целом, следует сказать, что этнокультурные исследования представляют хорошую базу живого материала, способного лечь в основу научных работ по ментальности.
Лингвистический аспект изучения
