сияет над всем Петербургом. Если бы только не эти тучи…
— Вы совершенно правы.
Мы с Тварью вновь переглянулись. По-моему, даже кобыле сделалось чутка не по себе. Больно уж странная барышня нам попалась.
Наконец, стало очевидно, что если нас и разводят, то не столь уж очевидным способом. Впереди показались какие-то купола, утопающие в зелени, а вскоре коляска остановилась.
— Вот ваше кладбище, прошу, — сказала барышня.
— Эм… Спасибо. А это которое, как называется?
— Лазаревское.
Возница помог девушке сойти на грешную землю и, взяв сундук, потащился за ней. Девушка точно знала, куда идти, и даже не оборачивалась. Бедный возничий кряхтел и стонал, но пёр явно тяжеленный сундук безропотно.
Я тоже спешился.
— Фигня какая-то, Тварь.
— Да вы, люди, вообще странные.
— Ты давай-ка не обобщай!
— А кто вдруг средь бела дня сорвался в Петербург кладбище искать?
— Эм… Ну ладно, уела. Но я-то по делу!
— Так и эта, видать, не просто так. — Тварь в задумчивости лупанула по борту коляски копытом и оставила вмятину.
— Ты давай-ка осторожнее. Держи себя в копытах.
— Что ж так хлипко строят-то — дыхнуть боишься!
— Деструктивный ты элемент, Тварь!
— Ваша лошадь разговаривает? — послышался новый голос.
Я повернул голову и увидел монаха. Лет тридцати, но с уважаемой бородищей, в чёрной рясе — всё как полагается. Он с интересом разглядывал Тварь.
— Есть грех, — признался я. — В детстве под ядерным реакторм уснула.
— Хватит врать-то! — возмутилась Тварь. — Не спала я никогда под такими ужасами!
— Можно подумать, ты знаешь, что такое ядерный реактор.
— Уж знала бы, коли заснула там!
Я отмахнулся от кобылы и повернулся к монаху.
— А вы — местный, да?
— Имею честь называть сию обитель домом своим, — поклонился монах.
— Монастырь тут, да?
— Истинно. Александро-Невский.
— А в кладбище разбираетесь?
— Э-э-э… — подвис монах.
— Да меня интересует, нет ли тут склепа некоего Троекурова.
— Разумеется. Желаете, я вас сопровожу?
— Желаю, конечно. Тварь, идём.
— Вы — с лошадью? — совершенно обалдел монах. — На кладбище?
— Ну. Да вы не бойтесь, она хорошо себя вести будет. Слыхала, Тварь? Хорошо вести себя будешь!
— Слыхала, слыхала…
— Не материться, не испражняться. Лучше вообще молчать. Копытами по надгробиям не бить. Вопросы?
— Дышать-то можно?
— Через раз.
Презрительно фыркнув, Тварь прекратила диалог в одностороннем порядке.
— Идёмте, — кивнул я монаху.
Монах оказался разговорчивым. Пока шли, трещал без умолку. Я узнал, что монастырь заложен в 1710-м году, назван в честь Александра Невского, который во главе армии охотников как-то зимой на Чудском озере разгромил армию шуликунов.
— Кого, простите, разгромил?
— Шуликунов, — повторил монах. — Говорят, тогда они сильны были, не то, что сейчас. Так деревни и города терзали — спасу нет.
Я сделал себе в голове зарубочку — купить какой-нибудь учебник истории, или типа того. С поправкой на наличие тварей, тут всё было не совсем так, как мне привычно было считать.
— Да вот же, и пришли! — провозгласил монах и указал на унылое строение.
Склеп был здоровенным, мрачным и готическим. Меньшего я от Троекурова, впрочем, и не ожидал.
— Великий и славный род, — сообщил монах.
— А чем же он велик и славен?
— Того не знаю. Просто на этом кладбище, как вы изволите видеть, абы кого не хоронят.
— Ну да, надгробия-то понтовые… Ладно, спасибо вам. Мы тут посидим немного, со своими мыслями.
— Мысли у нас, — подтвердила Тварь. — Скорбные.
Монах, не будь дурак, намёк осознал и с поклоном удалился. Я подождал, пока он исчезнет совсем, и подошёл к дверям. Ну, что замок висит — это понятно, это даже не обсуждается. Допустим, замок я снесу одним Ударом. На крайняк — Мечом. Но ведь Троекуров не был бы Троекуровым, если бы не наколхозил ещё и всяких магических препятствий.
— Тварь?
— Аюшки?
— Чувствуешь что?
— Чувствую.
— Что чувствуешь?
— Жрать хочу.
— Тебе лишь бы жрать! По делу, говорю, чувствуешь чего?
— А какое у нас дело-то?
— Врежу сейчас — глаза из задницы выкатятся. Источник Силы ощущаешь?
— А-а-а! — протянула кобыла. — Источник Силы! Чувствую, конечно. Хорошо здесь, доброе место. Так бы и осталась. Только жрать нечего.
— А защиту колдовскую на двери чувствуешь?
— Это есть. Только тронь замок — в труху порвёт.
— В клочья.
— Чего говоришь?
— Рвёт, говорю, в клочья, в лоскуты.
— Вот. А эта дверь — в труху порвёт.
— Ладно, Христос с тобой, золотая рыбка. На тварей эта ловушка действует?
— Нет, там же твари.
— В склепе?
— Ну. Стражи. На тварей — не действует.
— Сбей замок, а?
— Не могу.
— Почему?
— А хозяин не велел по надгробиям копытить. А я послушная.
— Тварь! — прикрикнул я. — Хватит осложнять мне жизнь! Сломай замок, твою мать!
— Хорошо тебе. Мне вот хозяин не велел материться…
Я взвыл.
— Ладно уж, — сжалилась Тварь.
Долго примерялась, крутилась возле двери так и эдак, будто модница перед зеркалом. Наконец, всё расчитав и приняв во внимание, саданула по замку задней ногой. Что-то сверкнуло, замок жалобно щёлкнул