отразились на лице. Томми попытался меня обогнать, и я позволил ему это. Мы зависли в толще воды, лицом к лицу. Маршалл сложил молитвенно руки, и левая кисть встретилась с пустым местом. Он смущенно спрятал обрубок за спину.
– Никак не привыкну, – виновато сказал он.
– Надеешься обмануть судьбу? – спросил я напрямик.
Он отвел глаза.
– Если провидение даст мне шанс…
– Том, тебе и под водой трудно двигаться. Как ты по суше будешь ходить с одной ногой?
– Не бойтесь, мистер МакАртур, я не помешаю вашим планам. Клянусь всем, что для меня свято, я буду ждать вашего возвращения в бухте, на отмели.
– А потом?
– Потом я буду молиться, и пусть Господь решит, примет ли он мою душу.
Том страстно жаждал смерти, адское пламя было ему желанней прохлады морских глубин. Ничего не говоря, я обогнул его и устремился вперед.
Как только зашло солнце, я вскарабкался на вершину утеса перед домом своего зятя. За моей спиной, в бухте Мангерсты, чернела макушка Тома, то скрываясь под накатившей волной, то вновь выныривая на поверхность. Он сдержал слово и терпеливо ждал моего возвращения.
Дом Броди был пуст, огонь в нем не зажигали. На всякий случай я приоткрыл дверь и втянул воздух. Ни Шинейд, ни Шона там не было. Как и в прошлый раз, я завернулся в старый макинтош Роя. Он так провонял рыбой, что ничего нового к этому аромату добавить бы не смог.
Не скрываясь и не прячась, я вышел на луг между стоящими кругом домиками Мангерсты. Темнота была хоть глаз выколи, молодой месяц едва просвечивал сквозь плотные тучи. Дома стояли темные, частью холодные, от некоторых я улавливал остатки тепла – там спали дети, пока их родители отмечали у Аннабель Ганн сегодняшний богатый улов.
Ее паб сиял огнями и пыхал жаром. Тянуло сивухой, которую я терпеть не мог, копченой рыбой и толпой разгоряченных тел. Туда же уходил еле слышный, но очень дорогой для меня запах: медноволосой красавицы и ее двенадцатилетнего сына.
Ссутулившись и покачиваясь, будто сильно пьян, я пошел по запаху. Надежда таяла. Войти внутрь я не смогу, незаметно проникнуть в спальню Аннабель в задней части дома – тоже. В том веке, когда строили дом Ганнов, окна встречались реже бойниц. Ни в одну из щелей в стенах ее дома я не пролезу. Оставался шанс, что Шонни ночью захочет отлить. Он растет, его мальчишеская гордость не позволит ему воспользоваться ночным горшком. Шанс крохотный, ни один картежник не поставил бы на него и медяка, а для меня – один к одному: или выйдет, или нет.
Если выйдет, я отдам ему вторую жемчужину и еще раз попрошу убедить маму уехать или хотя бы отправить его отсюда, подальше, в Глазго. А еще… Хоть несколько минут погреться в волнах тепла, которые от него исходят, увидеть его улыбку, услышать еще раз радостное: «Деда!» Старуха Лорна кругом права: пока бьется мое сердце, его переполняет любовь.
Я так же сходил с ума от любви и нежности, когда повитуха вынесла мне крохотную Шинейд. Мокрую, сморщенную, с темными волосиками, прилипшими к багровому лбу, – самую красивую девочку в мире, мою дочь. Я люблю ее сейчас не меньше, но она вышла замуж, и мой долг отца – ее отпустить. А потом все повторилось. Рой был в море, а я сидел под стеной его дома, когда из двери высунулась акушерка и позвала меня внутрь. В постели лежала Шинейд, и ее темные волосы так же прилипли к мокрому лбу, но теперь она держала на руках маленького, багрового, сморщенного – самого красивого мальчика на свете, моего внука.
Мне не жаль было потерять всю ночь в ожидании.
Глава 12. Аннабель
1902 год.
В Светлый понедельник[8] в пабе Аннабель собралась вся Мангерста, сколько б ее ни было. Целый день макрель солили, коптили, вялили. Телеги рыботорговцев из Сторновея ушли еще засветло, сменяв гору рыбы на кучку бумажек. Часть этой кучки осядет в кармане Аннабель, но никто не будет в обиде. Пошло веселье: полилась настойка в глиняные кружки; пальцы с кожей грубее рыбьей чешуи сноровисто разбирают копченые тушки макрели. Аннабель, чуть одуревшая от суеты, носилась между залом, подполом и коптильней. Сначала подсчитывала в уме барыши, а теперь и думать забыла – сгребала монетки в кубышку, не глядя.
В самом дальнем от стойки углу собралась компания рыбаков, среди них старый Маклейн, молодой Хэмиш и пришлый Магнус, молчаливый детина с тяжелым взглядом и темным прошлым. Аннабель с опаской смотрела на них: кругом веселье, а эти сидят, лбами уткнулись, о чем-то перешептываются. Неспокойно было на душе, селезенка чуяла приближение беды. Вроде как смотришь в спокойное море, но знаешь, что за горизонтом уже воют ветры, морщат океанский лоб, и каждая «морщина» высотой в эдинбургского Святого Джона[9]. И хоть не видишь волн, а сердце сжимается, чувствуя их ярость. Так и сейчас: не слышит Аннабель, о чем толкуют рыбаки, но ощущает, как штормит под их макушками, не ровен час наружу выплеснется.
Рыбаки – народ сдержанный, по их грубым лицам не разберешь, что там в душе творится. Это городской – как открытая жаровня: трещит, искрами сыплет. А местные, гебридцы, что котел под чугунной крышкой, – не угадаешь, когда ее сорвет.
– Я вам точно скажу: морским охотникам больно ходить по суше, – произнес старик Маклейн, искоса поглядывая на заинтересовавшуюся их компанией Аннабель. – Если Дон ночью пришел к внуку, у него была важная причина терпеть такие муки.
– Ты-то откуда можешь это знать? – недоверчиво спросил Магнус. – Только не заливай опять про память народа.
– Иногда хватает просто подумать головой, – парировал Маклейн. – Руки и ноги у охотников не для того, чтобы землю топтать. Думаю, они вроде рыбьих плавников становятся. Ни одно животное на Земле не обгонит вплавь тварь морскую, а охотнику от Эйлин-Мора до Мангерсты сплавать, что тебе до ветру сходить.
Хэмиш смущенно прокашлялся.
– Мистер Маклейн, простите, но вы же говорили, что узнали мистера МакАртура по походке. Если б у него вместо ног выросли плавники…
– Заврался старик, – удовлетворенно прогудел Магнус.
– Ничего я не вру, – ответил Маклейн невозмутимо. Он вытряс последние капли из бутылки себе в кружку и вопросительно посмотрел на Магнуса. Пустая бутылка была единственным, что могло вывести его из равновесия. Тот повернулся к стойке и махнул рукой. Через пару минут Аннабель поставила перед ними новую бутылку.
– О чем вы тут секретничаете, парни? – спросила она, вытирая руки о передник. Пока ждала ответа, настороженно переводила взгляд с одного на другого. Маклейн быстро плеснул себе выпивки и скрылся за кружкой. Пытаться понять, что на уме у Магнуса, и вовсе гиблое дело
