отдал родителям письмо сына, все как обычно. Через месяц – контрольное бактериологическое исследование, тогда можно с большей уверенностью говорить о прогрессе, пока же – только по симптоматике. Потом пошли с царем удить карасей на пруд, поймали трех карасиков: двух – я, одного, но покрупнее – государь. Александр Александрович радовался, как мальчишка, первый раз поймавший окунька.
Потом пошли смотреть мою дачу на другой стороне пруда. Там все было готово к заселению, даже плетенная из лозы садовая мебель стояла на террасе и, самое главное, на столике возле буфета в столовой блестел медалями ведерный самовар. Я сказал, что в конце месяца перееду на дачу в Ливадию, там все же потеплее, а Маша у меня беременна на 8-й неделе, не дай бог простудится, а когда в Крыму станет слишком жарко, перееду сюда, под Питер, а осенью – опять в Крым. Георгию же лучше будет в Крыму до осени, а зимовать все же на Капри, либо где-то на Северном побережье Африки, в апреле можно будет опять в Россию, надеюсь, что к этому времени лечение мы закончим.
– Молодец, Сашка, буду у тебя крестным отцом, когда роды-то?
– Где-то в середине января, государь, так что крестить будем недели через две. Я все же думаю везти жену рожать в Швейцарию.
– А что не в России, зачем ехать за границу?
– Я говорил со знающим доктором, он предупредил меня, что роды будут трудные, может потребоваться операция, а у швейцарского профессора в Цюрихе большой опыт в этом деле, у нас, к сожалению таких специалистов нет.
– Ну, как знаешь, ты у нас умный, умнее многих профессоров, я-то знаю. Удачи тебе и твоей жене, купец.
Потом царь рассказал, как они с Черевиным ездили на утиную охоту, опробовали мое ружье.
– Это какое-то утиное побоище было, думаю, что надо запретить твое ружье для охоты на пернатую дичь – там только пух и перья летели! Вот на копытных и хищников с пулей или картечью – самое оно! Да и подранков будет меньше, с гарантированным-то поражением, животные мучиться не будут.
25 мая 1893 г. Петербург, Аничков дворец
Маша была безумно хороша в розовом платье с кипенно-белыми кружевами, в сиянии бриллиантов и сапфиров. Я, старый циник, конечно, про себя сравнил ее с розочкой на торте, но ей об этом не сказал – вдруг обидится. Но всеобщее внимание она привлекала, что, собственно, ей и было нужно. Публика, конечно, была разная – от великих князей до толстосумов-промышленников, главное, чтобы люди были не бедные и смогли сами пожертвовать на бедных. Я, глянув на блюдо-поднос, куда собирались пожертвования, увидел, что были там и золотые империалы и просто бумажные сине-красные десятки и бело-синие двадцатипятирублевки (это потом они поменяют цвет на сиреневый, уже с портретом Александра III), присутствовали и сторублевки с портретом Екатерины II, демонстративно бросил на поднос пять «катенек». Генералы и чиновники посмотрели уважительно – тайный советник три четверти годового жалованья[21] на бедных не пожалел, не все же знали, что я – миллионщик.
Мы с Машей договорились, что танцевать она будет только со мной и только медленные, самые медленные танцы. Дома попробовали вальсировать в умеренном темпе, и Маша осталась мной довольна. Вот и сейчас, дождавшись подходящей по темпу музыки, мы закружились среди, в общем-то, пожилых пар. Вернулись к стулу, и я усадил Машу, став рядом. Дальше моей обязанностью стало отгонять молодых кавалеров, наперебой желавших потанцевать с Машей, и приказывать лакею принести сельтерской. Взял шампанское, оказавшееся так себе…
Местное окружение аристократов и толстосумов, а особенно их жены, как-то уж очень откровенно разглядывали, нет, не нас, а Машины драгоценности, а заодно и мой перстень с таким же синим звездчатым сапфиром. Оказывается, правилами этикета не запрещалось, сделав разрез на белой бальной перчатке, демонстрировать надетое под перчатку кольцо, но только в том случае, если это исключительная драгоценность. Потом начался благотворительный аукцион, продавали всякие безделушки, но цены вздувались приличные – до сотни и более за какую-нибудь ерунду. Вот на торги выставили сшитого воспитанницами сиротского приюта плюшевого медведя с симпатичной мордочкой. Сказал Маше, что до трехсот рублей я позволяю ей торговаться. Цена быстро превысила сотню. Торговались мы с чиновником в министерском мундире, когда цена достигла двухсот рублей, чиновник отвалился, и мы думали, что медведь – наш, но не тут-то было – купчина с окладистой бородой крикнул: «Триста!» Маша беспомощно посмотрела на меня, а аукционист начал отсчет: «триста рублей – один, триста рублей – два…», но тут я его перебил: «Триста пятьдесят». Опять отсчет, на двойке купчина напрягся и крикнул: «Четыреста!», я ответил: «Пятьсот», и с третьим ударом молотка медведь перекочевал ко мне, а пять сотен – к аукционисту.
– Пусть он принесет нам удачу, моя любимая, – вручил Маше ее медведика.
Маша посмотрела на меня с благодарностью:
– Ты очень добрый, Саша, за это я тебя и люблю!
Потом был небольшой фуршет, и к нам подошел давешний чиновник-министр.
– Позвольте представиться, Витте Сергей Юльевич, министр финансов его величества, действительный статский советник.
Вот как, еще не граф «Полусахалинский»[22] к нам пожаловал! Но знакомство интересное, личность хоть и противоречивая, но сейчас мне такое знакомство нужно, Витте в фаворе у государя. Я тоже представился и представил супругу. Мы раскланялись, и Сергей Юльевич продолжил:
– Ваша супруга сегодня показала, как надо вести торги на благотворительном аукционе, хотя я думал, что вы уступите, раскрутив цену до четырехсот. Мне-то Матильда Ивановна, супруга моя, не простила бы плюшевого медведя по цене настоящей шубы.
Ага, Матильда Ивановна, стало быть, уже сочетался вторым браком на разведенной, хоть и крещеной, еврейке. Император, прочитав прошение своего министра, тогда еще путей сообщения, о женитьбу на ней и содействии разводу Матильды, хмыкнул и сказал: «Да хоть на козе!» Значит, «коза» крепко Юльича держит, но в свет ее не пускают, что ее очень бесит, вот и сегодня министр один и ему, видимо, скучно.
– Да уж, Сергей Юльевич, повезло вам принять империю с таким государственным долгом, да еще и переход на золотой стандарт совершенно необходим! И расходы по Транссибу колоссальные. Впрочем, я вас нисколько не осуждаю, наоборот, меня восхищает ваше умение вести дело и добиваться своего. Вы ведь шесть лет назад на всю Россию прославились, не дав поезду государя разрешения на требуемую скорость, а через год – катастрофа в Борках именно по той причине, о которой вы предупреждали[23].
– Да и вам, Александр Павлович, довелось
