открыла глаза, она снова была в голубой комнате. Перед ней стояла кровать, но теперь другая – односпальная, с темно-синим одеялом, больше… детская, чем взрослая. Да, точно. Он жил здесь ребенком. Спортивная форма, учебники и еще журналы, такие яркие, верно? С динозаврами. И фотография… Взгляд Джеммы метнулся к рабочему столу. На нем стояли учебники, аккуратной стопкой лежали детские журналы, любимый – нижний, и еще один, только про волейбол. И да, вот она: фотография в рамке. Отсюда Джемма не видела лиц, но точно знала, кто там изображен. Она ведь знала?
Но кто такой он?
Тук! Тук!
– Это не дождь, – сказала Джемма вслух.
Она отпустила крышку чемодана и посмотрела вниз, на тетрадь на серой подкладке. Рисунки на секунду расплылись перед глазами. Подташнивало – Джемма перевела взгляд за окно, где по стеклу ползли толстые черные капли.
Тук! Тук! Тук! Тук!
Тяжелые капли оставляли на стекле смазанные следы. Этот дождь был черным, как нефть, и Джемма почувствовала поднимающуюся тревогу. Дождь не может быть черным. Пришел дождик, стук-стук-стук, барабанит по крышам вдруг…
Открой дверь – и дождь закончится.
Страницы были исчерканы. Она знала, что там: рисунки, рисунки, рисунки, рисункирисункирисунки… Джемма захлопнула тетрадь. Самая обычная, с каким-то геометрическим узором и наклейкой с именем и фамилией в самом углу. Это была биология, да, тетрадь по биологии, и он заснул на уроке, а когда проснулся, все листы были…
Тук! Тук! Тук! Тук!
– Прекрати! – Джемма в ярости повернулась к двери в ванную. – Хватит!
– Но ты должна открыть дверь, – сказал голос с той стороны. – Ты должна успеть!
– Тебя здесь нет, – ответила Джемма. Разве она это уже не говорила? Разве все это не повторялось снова?
Дверь, которой никогда не было в комнате Винсента, приковывала взгляд. По бокам от нее разбегались голубые стены, оставляя справа провал коридора. Оттуда тянуло гарью, но, как только Джемма попыталась на ней сосредоточиться, дверь снова разошлась стуком:
– Джемма! Скорее! Ты ведь знаешь, что произойдет, если ты не успеешь!
Дверная ручка затряслась.
«Нет, Джемма».
– Нет, Джемма, – повторила себе Джемма чужим голосом. Она снова обернулась на коридор. За порогом ничего не было видно. Там темно, и там нет этой двери, и ей не придется собирать вещи, чтобы уходить снова и снова, верно?
Верно, верно, верно, – запрыгало эхо чужих мыслей, перебивая стук в дверь. Джемма последовала за эхом, ступая по ковролину.
– Вернись! – умолял голос. – Вернись, Джемма!..
Но она не вернулась.
А он – он снова стоял на лестнице.
Темное дерево впитывало звуки, но не запахи: гарь снова скоблила по нёбу, и Джемма поморщилась. Она положила руку на перила – под пальцами скользили цветочные рельефы, вписанные в вязь. Рисунок повторялся, уходя вверх сплошной цепочкой, но Джемма провела рукой выше, по изображениям орлов, летящих сквозь лилии.
– Ты тратишь время на ерунду, – сказал ей Купер.
Он снова стоял наверху, но на этот раз венчал лестницу, словно точка в конце предложения. Теперь он не прятался в тени, и Джемма могла бы хорошо его рассмотреть, но почему-то никак не могла сосредоточиться. Купер протянул ей руку:
– Пойдем со мной.
Жест повелительный, не просящий, и обычно Джемма не терпела, когда ей приказывали, но и Купер – не тот, кто согласится умолять. Вскинутый подбородок, суженные в прищуре глаза, колкая речь, белые рубашки, органайзер в твердом кожаном переплете. Образы всплыли так же внезапно, как и злое, насупленное:
– Прекрати, – сказал Купер. – Иди сюда.
И Джемма подчинилась.
На последней, верхней ступени она схватилась за протянутую руку – та была холодной, как будто ее несколько минут держали в снегу. Джемма сжала пальцы, тянущие ее в сторону. Почему он такой холодный? Люди не должны быть такими ледяными.
Пойдем. Пойдем. Пойдем.
Слова звучали глухим стуком крови в ушах, такт через такт. «Тук, тук, тук», – отдавался звук – не заткнуть, не перекричать.
Они пошли по открытой галерее второго этажа, мимо балкона и закрытых тяжелых дверей с массивными железными ручками. По стенам двигались тени – десятки теней, шедших с ними в одном направлении, но Джемма не придавала им значения. Темная ткань занавесов плыла по бокам, где-то – тюлем, где-то – портьерами, перевязанная тесемками, украшенная цветочными нашивками с орлами.
– Это всего лишь дождь. Не обращай на него внимания.
Действительно. Всего лишь дождь, там, где-то на улице… Мысль с трудом пробилась в голову. В этом темном коридоре казалось, будто существует только внутри. Не было никакого снаружи.
Когда балкон закончился, стало совсем темно. Джемма чувствовала только тяжелый, густой запах гари и холодные пальцы у себя в руке. Куда они идут?
– Посмотри, – откликнулся Купер. – Просто… посмотри. Запомни.
Впереди раздался скрипучий звук, а пол прорезал длинный прямоугольник бледного света, задевающий ноги. Это Купер толкнул вперед последнюю в коридоре дверь, а теперь тянул Джемму внутрь комнаты, затопленной лунным светом.
Джемма переступила порог, и тут сзади, из темноты послышалось хриплое:
– Тедди! Тедди! Тедди, где ты?!
Гарь обдирала горло наждачной бумагой, но Купер успел захлопнуть дверь прежде, чем она пробралась Джемме в легкие. Чужой голос, мужской и отчаянный, замолк в коридорной тьме.
– Не слушай его, – сказал Купер.
Джемма пыталась думать, но запах все еще был настолько сильным, что у нее… не получалось. Глаза слезились. Комната перед глазами расплывалась.
– Смотри, – попросил Купер.
Слезы застилали глаза упрямой пеленой.
– Тебе нужно увидеть.
Она перевела взгляд на Купера и наконец увидела его необычайно четко: белое лицо, вечно нахмуренные брови, длинные ресницы. «Он выше меня, – поняла Джемма. – И вправду выше». Еще она видела серое пальто, белизну рубашки и золото, блестящее у него на шее.
– Не смотри на меня, – сказал он. – Смотри вокруг.
И через силу, подчиняясь его голосу, Джемма посмотрела. Деревянные полы, бордовый балдахин над кроватью, высокие арочные окна с прозрачными, легкими занавесками… ковры на полу… высокие деревянные шкафы… позолоченные узоры на колоннах… Отсвет старинных медных ламп… Джемма смотрела, но не понимала, что должна увидеть.
– Где, – Джемма попыталась вытолкнуть сквозь кашель и горелый привкус в глотке, – где мы, Купер?
– Да. – Тот положил ладони ей на плечи, и, когда Джемма подняла глаза, они встретились взглядами. – Правильно.
Он с силой сжал пальцы на ее плечах.
– Смотри внимательнее. Где мы?
Утренний воздух пропитался влажным холодом, липким и неприятным. Кэл к холоду был равнодушен: он редко болел, мало мерз, а застегнутая наглухо одежда всегда сковывала движения, так что он предпочитал ходить нараспашку. Мерзляк Доу и Норман, то и дело ежившийся от ветра, его категорически не понимали. Джемма была слишком мрачной для того, чтобы обращать внимание на холод, а Блайт… Ну что ж. Кэл понятия не имел, что там Блайт. Возможно, и к лучшему.
Вчера, после звонка из ирландского Управления, Джемма разошлась не на шутку. Она предлагала пристрелить Блайта сразу, пытать его, бросить связанным в отеле – много чего предлагала. «Разошлась не на шутку» – это действительно значит «разошлась не на шутку» в случае Джеммы, которая, вообще-то, шутила даже в ситуациях на грани гибели. В прошедшем вечере веселья не было: она швырнула Блайта на пол номера, приставила к его подбородку пистолет и угрожала вышибить ему мозги, пока Кэл ее оттаскивал, а Доу истекал ядом:
– Да, давай, пристрели нашего единственного информатора, Роген. Почему бы и нет?
Интересно, чей подход был более продуктивным?
Джемма ненавидела вещи, которые не могла контролировать. А еще Джемма любила Кэла. Не в том смысле, в котором их обычно подозревали, – что не удивительно, учитывая «детку» и все прочее, – но, когда вы столько лет делите один гостиничный номер, одну машину, одну голову – если верить Айку, – одну дорогу, одну опасность на двоих, то вы отчасти сами становитесь одним целым. И, если что-то угрожало тому, что принадлежало Джемме, она была готова надрать зад самому дьяволу.
Сейчас, когда она шла впереди Кэла по пустынной дороге, ведущей из города, и он видел
