народов не должны были вступать в половые сношения. У некоторых существовал запрет мыться в бане после женщин. «Охота — чистое дело, дичь любит только чистого человека» — характерное выражение охотника-коми. Эти запреты и меры предосторожности, рациональные в своей основе, впоследствии приобрели магический, колдовской характер. Например, женщинам многих народов нельзя смотреть на убитое животное, прикасаться к нему, есть некоторые части его тела (голову, сердце и др.).
Таким образом, если происхождение промысловой магии связывается с тотемизмом и рациональными приемами охотничьей практики и относится к древнейшим периодам человеческой истории, то развитие промыслового культа с его сложными системой взглядов на духов-хозяев и обрядностью характерно для более развитых народов, переживающих эпоху разложения первобытно-общинных отношений.
Культ медведя
Традиции тотемизма и промыслового культа в почитании медведя
…Поздняя осень. Холодно и сыро. Земля усыпана желтыми листьями. Унылый день давно начался, но сумрачно, как перед дождем. Даже стойбище кажется печальным и вымершим: сегодня эвенки сидят в чумах у костров. Только струйки дыма выдают присутствие человека. И вдруг странная фигура появляется перед стойбищем на опушке леса. Это как будто человек, но он как-то странно прыгает, размахивает руками, как крыльями, вытягивает шею вперед и кричит по-вороньи. И сразу ожило стойбище: из чумов бегут мужчины, женщины, дети. Все прыгают вокруг чумов, изображают воронов, каркают по-вороньи: это охотник нашел берлогу с медведем и сообщает об этом. Предстоят охота и большой праздник.
В одном из чумов происходит охотничий совет: в иносказательной форме охотник повествует о своей находке, здесь же намечается план охоты. Рано утром отправляются в лес. Выходят охотники из чумов осторожно: они не должны наступать на порог, оглядываться. В стойбище остаются женщины, им нельзя выглядывать из чумов, пока не ушли охотники, нельзя расчесывать волосы, мыть руки, брать острые предметы во избежание неудачи на охоте.
А вот и берлога. Перед ней крест-накрест устанавливают колья. Старший из охотников трогает медведя в берлоге шестом. Вот показалась голова зверя — шерсть его взъерошена, он рычит, злые глаза смотрят на охотников. Когда он, казалось, уже сообразил, что произошло, раздается выстрел; медведь выскакивает, его колют пальмой[39]. Старший из охотников накидывает на медведя аркан, обращаясь к нему с просьбой о промысловой удаче. Охотники тащат медведя, приговаривая: «Дедушка, потише, дедушка, полегче». Вытащив медведя из берлоги, они внезапно устраивают нечто вроде пляски вокруг него. Это появились «вороны», они летают, клюют медведя, дерутся, кричат. Таким танцем, рассчитанным на единственного зрителя — душу медведя, вина за убиение медведя переносится на зверей.
Старший из охотников раскрывает пасть зверя и вставляет туда палочку длиной 8-10 см, говоря при этом: «Дедушка, зевай». Это душа медведя должна выйти из тела. Затем он делает охотникам знак снимать шкуру: «Дедушка, шкуру снимать будем, муравьев много»…
У эвенков медведь считается младшим братом матери. В медвежьем мифе рассказывается о браке эвенкийской девушки и похитившего ее медведя. Медведь встретил ее брата и, погибая от его стрелы, признался эвенку, что он его зять, наказав впредь только зятю снимать с него шкуру и хоронить.
Снимая шкуру, охотник «беседует» с медведем. Зверь как будто жалуется, что его убили пуля и ружье, а охотник убеждает его, что тот сам себя убил, играя с ружьем. Тут же, в лесу, во время свежевания туши достают сердце и печень, не отделяя их от горла и головы. Старший из охотников разрезает сердце на куски и первым съедает один из кусков, за ним в порядке старшинства сердце едят остальные охотники, и снова все каркают по-вороньи. При свежевании туши кости расчленяют по суставам. Уходя из леса, исполняют обряд, напоминающий прощание с покойником: стреляют из маленького лука в брюшину медведя.
…Показалось вдали стойбище, снова охотники превратились в воронов. Из чумов выбегают женщины, дети, они тоже изображают воронов. Посреди стойбища разводят костер, варят мясо, начинается всеобщее веселье — танцы, игры, песни. Запевает старший, танцоры подражают оленям. Тем временем зять варит медвежье мясо, криком ворона он дает знать, что оно готово. Намазав лица сажей, изображая стаю воронов, все приближаются к костру, рассаживаются, и начинается пир. После еды снова пляски, состязания в прыжках с шестом в высоту, через аркан, в стрельбе из лука. Веселье длится до поздней ночи.
Утром происходит церемония вынимания глаз: их вынимает старший из охотников, завертывает в бересту и хоронит на кедре. И опять танцы, игры, угощение у костра. На третий день устраиваются похороны головы медведя. Сначала голову варят, едят с нее мясо, затем собирают кости черепа, оплетают их прутьями и хоронят на высоком кедровом пне…
У отдельных групп эвенков особый обряд составляло приготовление внутренностей и сердца медведя с топленым салом и поедание этого блюда. Оно готовилось в особом котле. По верованиям многих народов, сердце и внутренности являлись средоточием жизни, поэтому с ними обходились так бережно. Иногда для похорон кости медведя собирали на помосте в анатомическом порядке.
Рисунки на бересте, изображающие медведя, кеты
Очень интересный комплекс обрядов медвежьего культа зафиксирован у кетов. Кетский медвежий миф рассказывает: «Когда-то жил в лесу кайгусь — лесовой человек, сын медведя и женщины. Шесть лет ему было, до семи не дошел, задумал жениться, девку у людей взять. Отец не велел: „Мал еще, подрасти надо“. Сын на своем стоит. Отец тогда семь шагов (следов) отсчитал, до восьмого допрыгнуть велел: „Допрыгнешь — к людям иди, не сможешь — нельзя идти, убьют тебя люди“. Рослому допрыгнуть легко, сын маленький был, не смог, но все-таки к людям пошел, взяв в подарок платок и платье. Идет, идет по тайге, навстречу ему бурундуки. „Куда идешь?“ — спрашивают. „Я к людям жениться иду“. — „Не ходи, назад не вернешься, убьют тебя люди“. Не послушал кайгусь, рассердился, убил бурундуков стрелой из лука, дальше потел. Навстречу ему белки: „Куда идешь?“ — „Я к людям жениться иду“. — „Не ходи…“ (и т. д. Кайгусь встречает также колонков, горностаев, соболей, росомах и волков; со всеми у него происходит одинаковый разговор, всех он, рассердившись, убивает). Пришел медвежий сын… к реке, где чум старика стоит. Дочь старика за водой пошла. Кайгусь схватил ее и ушел с ней в тайгу. Поздно уже хватились люди — нет дочери старика, медвежий след узнали. Утром небо посветлело, старик людей собрал, пальмы наточили, медведя гонять стали. Гоняли, гоняли; дочь старика, жена медведя,
