рампу корабля. Внутри блюдца включился свет и прорезал синюю ночь ярким лучом.
– Заходи внутрь, – сказал мистер Райли. – Ничего там не трогай.
Мы с Ватсоном взошли по рампе. Когда мы одолели половину подъема, мистер Райли сказал:
– Ляжешь спать в одной из кают. Больше никуда не заходи. Поняла?
Я кивнула.
– Я закрою за тобой люк. Захочешь выйти – просто нажми большую оранжевую кнопку сверху. Ее не проглядишь.
– Хорошо.
– А твой папа знает, что ты здесь, Анабель?
Я помотала головой.
– Я сейчас схожу туда, хорошо? Я должен ему сказать. У меня в этом городе и так куча проблем. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь решил, что я тебя похитил.
Я только кивнула. Я не знала, как на это ответить. В тот момент мне было трудно думать о чужих проблемах.
– Если та кнопка тебе понадобится – она под маленькой клеткой. Ее просто нужно поднять.
– Я не дурочка.
Он слабо улыбнулся мне.
– Да. Я знаю.
Когда мы вошли в блюдце, рампа заскрипела, застучала и поднялась. Через несколько секунд мы уже были заперты в корабле. Это было приятное ощущение: заперты, в безопасности, в недосягаемости. Даже если бы весь Марс обратился против меня, в «Эвридике» я была бы защищена, укрыта от вреда, и под рукой у меня были бы средства для триумфального возвращения домой.
– Ты помнишь, как летал на таком, Ватсон?
– Мой личностный цилиндр перевозили в ящике. Меня активировали уже после сборки в Нью-Галвестоне. Я никогда прежде не был в блюдце.
– И как оно тебе?
Он медленно зашагал по коридору, и я последовала за ним в обшитый деревянными панелями пассажирский отсек.
– Выглядит чистым и функциональным, – сказал Ватсон. Я увидела в этом высшую похвалу – комплимент одной машины другой. И задумалась, способен ли он на зависть.
Мы прошли мимо открытой двери – с утра она была закрыта, – которая, судя по всему, вела в машинный зал. Он был просторным и грязным, воздух в нем пах маслом и химическим топливом. Большая часть механизмов оказалась разобрана: незнакомые мне детали были разбросаны по всему полу, незакрепленные провода свободно болтались, инструменты валялись в лужах масла и смазки, словно их бросили там посреди работы вместо того, чтобы почистить и убрать на место. Я ничего не знала о машинных залах летающих блюдец, но мы с папой мыли свои кухонные приборы и рабочие места, когда заканчивали готовить, и я не могла поверить, что с машинным залом положено обращаться как-то иначе. Для меня это стало очередным доказательством безалаберности Джо.
«Он прямо как папа, – подумала я. – Он сдался».
Мы задержались в театре, где от маленькой сцены в центре зала веером расходились столики. Я представила себе поющую на этой сцене женщину и ее голос, стелющийся по залу подобно дыму, представила лица глядящих на нее людей. Мне стало интересно, сидела ли мама в похожем театре по пути домой, слушала ли она земные песни, представляя себе места, которые посетит, когда прилетит туда, и вещи, которые не видела раньше, но увидит теперь.
– Тебе здесь нравится, Ватсон? Может быть, ты хотел бы повидать другие места? Землю, например?
– Мне было бы интересно взглянуть на Землю, – ответил Ватсон, и этого оказалось достаточно, чтобы оправдать клубившуюся у меня внутри боль, ту, что не имела никакого отношения к папе и шахтерам.
– Иди за мной, – сказала я. И повела его обратно тем же путем, так что в конце концов мы оказались возле уходящего вверх бокового коридора, на другой стороне которого я заметила кабину пилота. На этот раз дальняя дверь была закрыта. Мы остановились у входа в коридор, глядя на эту закрытую дверь, словно она была порталом в иной, более опасный мир.
– Вот откуда управляют кораблем, – сказала я.
– Мы должны держаться оттуда подальше.
– Я хочу заглянуть внутрь.
– Мистер Райли сказал ничего не трогать. И не заходить никуда, кроме каюты.
– Ох, только не начинай говорить как они, Ватсон. Я же не собираюсь никуда на нем улетать.
– В любом случае я с вами пойти не смогу. Я туда не помещусь. – Я готова была поклясться, что расслышала нотку досады в голосе Ватсона. Коридор и вправду был для него слишком узок; Ватсона проектировали для промышленных работ. А эта часть корабля предназначалась для людей или грациозных космических Автоматов, таких же стройных и хрупких на вид, как цветы из фольги.
Я самодовольно улыбнулась и помахала ему пальцами.
– Значит, останешься тут, – сказала я и направилась к двери. Я шла быстро, чтобы доказать Ватсону, что меня не переубедить, и вместе с тем – чтобы обогнать собственные сомнения. Его успокаивающее гудение удалялось, и к двери я подошла в тишине. Мне нравилось, что мистер Райли доверяет мне и пускает на корабль, и я не хотела провоцировать его гнев. Но я должна была увидеть кабину. Должна была увидеть единственное на Марсе место, где скрывался способ вернуться домой; где, нажав в нужном порядке кнопки и переключив тумблеры, я могла бы отправиться к маме.
Я толкнула дверь, ожидая, что та будет заперта. Она легко распахнулась.
Кабина оказалась маленькой. В ней было два мягких удобных кресла. Одно располагалось у покрытого щербинами и царапинами обзорного иллюминатора, в котором я увидела окраину Нью-Галвестона, неярко светящуюся в ночи. Другое было повернуто вправо, к обескураживающей панели управления, похожей на стену пещеры, за долгие века покрывшуюся каким-то мерцающим налетом. Казалось невероятным, что один человек может обладать всеми знаниями, необходимыми, чтобы работать с таким устрашающим количеством приборов. Глядя на них, я ощутила острый укол отчаяния. Может быть, мистер Райли не хотел возвращаться домой на корабле, потому что не знал, как. Или потому, что не мог сделать это в одиночку. Это была глупая мысль – он ведь уже прилетел на нем сюда, – но в тот момент она казалась мне вполне правдоподобной.
Я села в кресло пилота, принявшее меня с поразительной мягкостью, и запрокинула голову так, чтобы видеть ночное небо и следующие по своему маршруту луны. Фобос все еще пылал в вышине, а Деймос бледно висел с краю. Если бы не свечение города, создавалось бы впечатление, что я в космосе, тихо скольжу сквозь его чистую пустоту.
Я ненадолго задремала.
Потом что-то на периферии взгляда разбудило меня. Я выпрямилась в кресле. Одинокий огонек вспыхнул где-то в пустыне, совсем недалеко от блюдца. В стороне кратера. И немедленно погас. Я прижалась к иллюминатору так близко, как только смогла, пытаясь разобрать очертания или движение.
Должно быть, я