другой и перетаскать все конфеты со сливочно-кофейной начинкой из коробок, подаренных выписанными пациентками дневной смене. К моменту, когда вы прибыли в отделение, она вспомнила чувство, которого не испытывала уже очень давно: чувство, что она отлично справляется со своей работой, когда у нее достаточно времени, и что работа эта – отнюдь не только поставки обществу здоровых детей.
Оливия: мама лучше знает
Было мое первое из трех подряд дневных дежурств в послеродовом отделении, и к моменту послеобеденной раздачи таблеток Клуб Жирных Задниц довел меня до полного изнеможения. Катя тележку с лекарствами от палаты к палате, я едва волочила ноги, скрипя подошвами по линолеуму на полу.
Терри, одна из санитарок, основала этот клуб в конце летнего сезона. Шокированная заметно округлившейся талией после традиционных барбекю на свежем воздухе и вечеринок с пивом, Терри в два часа ночи уселась за стол на сестринском посту и с хрустом раскрыла новехонький блокнот на спирали. «Клуб Жирных Задниц» написала она вверху первой страницы, а ниже, крупными буквами, собственные параметры: «Терри, 85 кг 300 г, 4 сентября». За неделю ей удалось убедить всех остальных сотрудниц отделения внести свои имена и вес в список, после чего Терри придумала упражнение, которое мы могли выполнять прямо на работе, и о котором регулярно и настойчиво напоминала. Если у нас выдавалась пауза или вдруг смена была относительно спокойной, мы должны были подниматься на пять лестничных пролетов три раза подряд. В промежутках между перестиланием постелей и раздачей обедов Терри кропотливо отслеживала прогресс своих коллег. Вы могли стоять в процедурной, набирая в шприц антибиотик, и тут в дверях появлялось ее лицо с улыбкой от уха до уха.
– По лестнице ходила? – спрашивала она, и если ответ не был безусловно утвердительным, ставила черный крестик возле вашего имени в табличке Клуба Жирных Задниц и лично сопровождала вас до лестницы. Поначалу некоторые еще пытались сопротивляться – те, например, кто летом старался «держать себя в руках» или уже был членом другой диетической секты, типа «Мира стройности» или «Весонаблюдателей», в которые акушерки слетаются, словно пчелы на мед, хоть результат и не гарантирован, – но в конце концов все смирились с правилами Терри. Дело было даже не в том, что она представляла собой полутораметровый восьмидесятипятикилограммовый сгусток энергии, а, скорее, в покладистости акушерок, которым не впервой было подниматься пешком на пятый этаж в кладовую, спускаться обратно и тут же отправляться снова наверх. Мы привыкли уставать за дежурство до полукоматозного состояния, чтобы наутро опять являться на работу и повторять тот же процесс с другими пациентками. Опустоши один мешок с пахучей после родов мочой, прикрепленный к катетеру, и увидишь следующий; на место каждой выписанной пациентки тут же поступит еще пятеро. Поэтому, когда ранняя осень бросила на госпиталь свою золотую тень, стало обычным наблюдать акушерок, парами марширующих вверх и вниз по лестнице в два часа ночи или в половине пятого дня, ну или в любой другой момент, когда в работе возникла передышка, и у нас, раскаивающихся Жирных Задниц, появилась возможность отработать свой долг.
Терри в тот день добралась до меня, когда я возвращала тележку для лекарств на место, в угол за запирающимся шкафчиком в процедурной. После летнего разгула мне пришлось ослабить шнурок на брюках совсем чуть-чуть, но я с безмолвной покорностью ходила по ступенькам в каждую смену.
– По лестнице ходила, – не дожидаясь вопроса, сообщила я Терри, когда та заглянула в дверь.
– Ноги просто отваливаются!
– Умница, – одобрительно кивнула та. – Но я пришла сказать, что звонил больничный координатор. Они хотят кого-то положить в восьмую палату – первые роды, срочное кесарево, привезут на кровати. Я пойду там приберусь.
На мгновение она исчезла, но потом снова сунула голову в проем.
– Кстати, завтра все взвешиваемся. Девчонки из амбулаторного обещали одолжить весы.
Терри улыбнулась и убежала, скрипя подошвами разношенных «Рибок», в восьмую палату.
Я начала собирать все, что могло понадобиться для новой пациентки: кувшин с питьевой водой, детскую кроватку, небольшую металлическую подставку, чтобы подвесить мешок катетера, который всегда ставят после кесарева. Ненадолго остановилась у стеллажа с брошюрами: там имелся набор по искусственному и по естественному вскармливанию, но я не знала, какое эта женщина выберет. Дать женщине, собирающейся кормить ребенка из бутылочки, брошюры по естественному вскармливанию приравнивалось практически к смертному греху (это подтверждало реноме акушерок как некоего мифического, но очень грозного «Молочного гестапо», и возбуждало в пациентках либо гнев, либо чувство вины); не менее тяжким преступлением являлась выдача мамаше, планирующей кормить грудью, буклетов для «искусственниц», чтобы никто не усомнился в том, что мы готовы помочь с естественным вскармливанием каждой роженице, желающей его попробовать.
Когда тридцать минут спустя Оливию привезли в отделение, она выглядела до того исхудавшей, что терялась в мешанине простыней и переплетениях трубок; схватки у нее продолжались тридцать шесть часов, матка полностью раскрылась, но ребенок (который теперь яростно кричал в материнских руках) начал слабеть и потребовалось максимально ускорить роды. Лицо Оливии покрывала мертвенная бледность, а светлые, розоватого оттенка волосы, разметались влажными прядями по подушке. Ей едва достало сил приподнять голову и взглянуть на пищащий сверток у себя на руках. К левому предплечью шла трубка капельницы, а вокруг ног золотистой змейкой обвивался катетер, уходивший к изножью кровати; при быстром взгляде под одеяло я увидела ком кое-как свернутых пеленок, затолканных у нее между ног, чтобы впитывать послеродовые кровянистые выделения. Короче говоря, Оливия выглядела ровно так, как большинство пациенток, прибывавших в отделение, и очень напомнила мне саму себя в молодости, после рождения первой дочки. Я до того ослабела от кровопотери и переутомления, что когда на четвертый день канюля капельницы выскочила у меня из руки, попросила акушерок поставить ее обратно, чтобы иметь возможность и дальше получать морфин, который держал меня в состоянии глухого полузабытья с самого момента родов. До сегодняшнего дня мне еще ни разу не встречалось другой женщины, которая просила бы поставить капельницу обратно; обычно пациентки только рады избавиться от этой вечно мешающей трубки у себя в вене.
– Добро пожаловать к нам в отделение, – сказала я, суетясь вокруг Оливии и снимая положенные первичные показатели. Ее муж Пол попытался отступить с моего пути, пока я обходила кровать, но между шкафчиком, креслом, чемоданами Оливии, детской кроваткой и кроватью пациентки места в зашторенном боксе практически не оставалось. Мы с Полом, краснея, бормотали неловкие извинения, пытаясь разминуться, а ребенок тем временем кричал нарастающим крещендо.
– Как
