сооружения, из которого доносится запах хуже, чем от канала в Ракокки.
Желание покрепче сжать ноги до тех пор, пока мы не вернёмся в более цивилизованную часть королевства, очень сильное, но необходимость облегчить мои страдания побеждает. Я открываю расшатанную деревянную дверь, и моё лицо снова обдают резкие пары. Тошнота подступает к горлу, и я резко зажимаю нос, после чего пытаюсь нащупать в темноте шпингалет, который я так и не нахожу.
Не отпуская дверную ручку, я разжимаю нос, приподнимаю юбку и приспускаю панталоны, после чего сажусь на корточки над дырой, задержав дыхание.
Ох, видела бы меня сейчас бабушка. О, Боже, бабушка! Она, наверное, ужасно волнуется. Надеюсь, она решит, что я пошла в таверну. А что если она сама туда пойдёт? Она обнаружит, что заведение закрыто, и тогда предположит чего-нибудь похуже… что я тайком села на гондолу и поехала в Исолакуори.
Я молюсь о том, чтобы она не пошла меня искать. Она редко оставляет маму одну после наступления ночи. Пожалуйста, пусть сегодня будет точно так же.
Моему мочевому пузырю уже лучше, но голова продолжает гудеть, когда я вываливаюсь из зловонной кабинки. Я прислоняюсь к стене таверны и закрываю глаза.
Из окна рядом с моей головой доносится аромат кипящего жира, и хотя минуту назад меня тошнило, сейчас мой желудок громко урчит. Я уже было собираюсь вернуться на праздник и попросить Антони купить мне еды, как вдруг незнакомый голос произносит моё имя, заставляя меня остановиться, а мою кожу покрыться мурашками.
Я ищу говорящего взглядом, но темнота, из которой доносится голос, такая плотная, что я едва могу различить стену из кипарисов, опоясывающих это место.
— Бронвен?
Тень приходит в движение.
— Ты знаешь моё имя.
Это не вопрос, но я отвечаю:
— Мама сказала, что вы за мной наблюдаете. А потом я увидела вас…
— Твоя мама что-нибудь ещё рассказала?
— Ничего. Она едва может говорить, не говоря уже о том, чтобы соединять слова в членораздельные выражения.
Я осматриваю темноту в поисках Бронвен, но всё равно её не вижу.
— Откуда вы её знаете? Откуда она знает вас?
— Это не имеет значения.
— Это имеет значение для меня.
— У нас мало времени, Фэллон.
Новая и еще более сильная волна мурашек накрывает меня.
Порыв ветра задевает ветви над нашими головами, и луна проглядывает сквозь листву. Я замечаю складки тюрбана, сморщенную кожу, которая напоминает расплавленный воск, и молочно-белые глаза, которые светятся.
Я делаю шаг назад, моё сердце подступает прямо к горлу. Флора предупредила меня о том, что Бронвен слепая, но она забыла упомянуть, что она изуродована. Что с ней произошло?
— Освободи пять железных воронов, и ты станешь королевой.
Я застываю. Что? Железных воронов? Королевой? Вальяжное лицо Марко появляется у меня перед глазами, и я содрогаюсь.
— Король не только обручён… причём явно не со мной, но к тому же я его не люблю.
— Я в курсе, что ты любишь другого Регио.
На этот раз мурашки проникают мне под кожу и разогревают похолодевшую кровь.
— Как?
— Потому что я вижу, девочка.
Дрожь пробегает по моей спине, потому что, если она и видит, то отнюдь не своими изувеченными глазами.
— Вы хотите сказать, что если я найду пять… статуй, Данте станет королём и сделает меня своей невестой?
— Я хочу сказать, что Люс однажды будет принадлежать тебе, Фэллон Báeinach.
— Бэннок? — повторяю я иностранное слово, которое она присоединила к моему имени. — Почему вы назвали меня Фэллон Бэннок? Что это значит?
Она пятится.
— Освободи воронов, Фэллон.
— Освободить? Эти статуи где-то заперты?
— Да.
— Где?
— Они спрятаны по всему королевству.
Я разочарованно вскидываю руки.
— Тогда как, простите, я смогу их найти?
Бронвен перестаёт пятиться.
— Первая приведёт тебя к остальным.
— Отлично. А где тогда первая?
Она останавливается и не двигается так долго, что я успеваю выпустить воздух из уголка своих губ.
— Продолжайте нагнетать. Это очень весело.
— Я вижу одну из них во дворце.
— Очень жаль, потому что мне не разрешено посещать королевский остров, и мне там не рады, — а затем добавляю себе под нос: — Поверьте, если бы это было не так, я была бы там сегодня вечером.
— Ты здесь, потому что время пришло.
Темнота обволакивает её так, словно её телу не достаёт физического наполнения.
— Никому не говори обо мне, как и о наших делах, или ты проклянёшь нас всех.
— Прокляну нас всех? — говорю я себе под нос. — Кого всех?
Тишина.
— Кто вы? И почему я?
Опять тишина.
— И откуда вас знает моя мать?
Прохладный поток воздуха приподнимает мои волосы, и до меня снова доносится её жуткий шепот.
— Он ждёт тебя, Фэллон.
— Кто? Данте? Антони?
Мой гнев отражается от стволов кипарисов, от их искривлённых корней и от иссиня-чёрного неба.
Мне хочется зарычать и начать продираться сквозь темноту, пока я не поймаю эту невыносимую женщину, говорящую загадками.
— Ты в порядке? — голос Антони заставляет меня развернуться.
Я хрипло выдыхаю, резко запускаю пальцы в волосы и провожу по своим густым локонам.
— Да, — решаю солгать я.
— С кем ты говорила?
— С какой-то женщиной.
А была ли Бронвен человеком? При мысли о том, что она может быть кем-то другим, заставляет волоски на моих руках встать дыбом.
Антони обходит меня и окликает женщину, прося её показаться. Но Бронвен не появляется, что неудивительно.
Когда он заходит ещё дальше в темноту, я вдруг понимаю, что получила то, за чем приехала в Ракс, и теперь… теперь я настолько запуталась, что мне хочется драть на голове волосы. Вместо этого я сжимаю руки в кулаки и решаю сосредоточиться на широком теле Антони, который направляется сквозь кромешную темноту в мою сторону.
— Мне не следовало отпускать тебя одну, — бормочет он.
Я хватаю его за предплечья, желая успокоить.
— Я в порядке, Антони.
Он скрежещет зубами.
— Что она тебе сказала? Чего она хотела?
— Денег, — снова лгу я.
— Ты ей что-нибудь дала?
— Один медяк. Чтобы она могла накормить своего ребёнка.
Ложь просто изливается из меня сегодня.
Его руки дёргаются, и затем раздается звон металла.
— Вот.
Несмотря на то, что мои пальцы всё ещё сжимают его предплечья, Антони удаётся достать монету из кожаного кошелька на поясе.
Я качаю головой.
— Я и так уже тебе должна.
— Фэллон…
Я отпускаю его руки и сжимаю его пальцы вокруг монеты, которую он мне протягивает.
— Пожалуйста, Антони. Я, может быть, и не купаюсь в золоте Тарекуори, но я не бедная.
В конце концов, он уступает и убирает монету
