таскал дрова в горн, чтобы растопить ее… Вся она моя — и вдруг…»
Нет, он этого не может сделать, он пойдет на нее и будет работать, работать. Шерабурко энергично, по-молодому, зашагал к домне. Поднялся до половины лесенки, ведущей на площадку кауперов, и опять остановился — ладонь нащупала, напомнила ему… Отнял руку, посмотрел: да это были те самые «Б.» и «К.» Это тоже тогда… Лестницу собирали, сваривали. Кирюшка держал стальной уголок, а Борька приваривал его. А когда перильце было готово, Борька сказал: «Давай на память…» И тут же электродом вывел две буквы — Б. и К.
Борьки — лихого верхолаза, балагура и весельчака — давно уже нет. Пошел в Уральский добровольческий корпус и не вернулся. В танке сгорел. Лежит где-то под Прагой.
«Вот теперь и я уйду. Останутся одни буквы…»
9
Когда Шерабурко скрылся за дверью, Бугров стукнул кулаком о стол и вслух проговорил:
— Вот борзописцы! Оплевали человека. Ни на стаж, ни на седину не посмотрели. А старик так переживает!.. Ах, как у нас еще бывает.
Поднял трубку и набрал номер телефона редактора многотиражки:
— Слушайте, дорогой, как это у вас получается? Приходит сотрудник на домну, ни с кем не говорит, не советуется, а потом бежит в редакцию и пишет в газету черт знает что… Да, да, о Шерабурко. Правильно, «Крокодил» висит и сейчас. Но, во-первых, это в своей бригаде, а вы — на весь комбинат его, а, во-вторых, в «Крокодиле» совсем не так написано, как в многотиражке. Не видели? У нас ребята нарисовали его портрет и подпись: «Шерабурко размышляет…» Вот и все. А у вас, смотрите! — склонился к газете, нашел нужные строчки, ткнул в них пальцем и снова кричать начал: — Смотрите: «Идет не в ногу с коллективом», «сдерживает прогрессивное движение». Это же, черт знает, что… «Не признает резервы…» Кстати сказать, последнее совсем неграмотно. Резервы надо выискивать, вскрывать, пускать в дело, а признания нужны лишь девушкам… Что, это у вас называется обобщением и заострением? А вы знаете, что… Нет, это вы бюрократы… А я и не буду с вами разговаривать. Идите вы к…
Стукнул трубкой, встал. Решил зайти в партком.
10
Шерабурко проработал вторую смену, третью… Молчат. Кончилась еще одна неделя. Молчат! Шерабурко и беспокоился и радовался. «Может обойдется. Бугров-то человек с понятием. А может и… Как Степан себя поведет, да и горновые…»
Он в эти дни не покрикивал на своих рабочих, как бывало раньше. Покладистее стал и с мастерами. Чаще выходил к печи, посматривал в нее. Нередко сам звонил диспетчеру, торопил его, требуя то ковшей, то глины. Все время держал связь с лабораторией, прося лаборанток, чтобы они — упаси боже! — не завышали серу в чугуне.
Он даже себе не признавался в том, что лучше стал работать, что старается…
Тем временем начальник цеха, Степан и другие мастера усиленно готовились к переводу домны на новый режим работы. Дорожили каждым днем.
11
Изменить систему завалки шихты решили в смене Задорова. Он же инициатор этого дела.
Пришли начальник цеха, инженеры-технологи. Склонились над столом, еще раз проверили расчеты, прикидывали. Лица у всех сосредоточены. Бугров больше молчит, слушает, поглаживая лысину. Степан отвечал на вопросы инженеров, старался быть спокойным, но это у него не очень-то получалось — нервничал. Щеки разгорелись, как после бани.
Шерабурко не пригласили: из ночной смены пусть идет спать. Он расписался в плавильном журнале и пошел в душевую. «Даже не остановили, не посоветовались — никудышный мастер!.. Ладно, поживем, увидим…»
В душевой его так разморило после бессонной ночи, что он, не задумываясь, направился домой.
Выйдя на улицу, Кирилл Афанасьевич посмотрел в сторону своей домны. «Пусть крутят. Нарушат технологию, тогда… Резервы, резервы!.. Тише едешь — дальше будет…»
Вон и проходная. Двери беспрерывно — хлоп, хлоп. Достал пропуск, раскрыл. С левой корочки смотрел молодой Шерабурко. Фотографировался, когда еще горновым был. Хорошо получился: взгляд гордый, кольца кудрей на лоб свисают. Теперь-то уж совсем не тот. Посмотрел на фото, вздохнул».
«Э, брат, постарел. И устарел. Скоро, глядишь, переведут… — Вспомнил об обещанном приказе. По телу пробежали мурашки. — Добьешься — переведут. Там все сбежались, переживают, а ты. Скажут, поденщик, его это не интересует. В конце концов и сам Бугров. Нет, назло всем — пойду».
Сунул пропуск в глубокий внутренний карман и заспешил обратно к своей домне.
Когда вошел в будку газовщика, специалисты все еще были у стола, но уже не сидели, а стояли. Начальник цеха повернулся к Шерабурко, улыбнулся:
— Ну, как думаешь, Кирилл Афанасьевич? Лучше будет, а? Надо немножко придержать газ. Пусть он не спешит из печи на волю.
— Это резонно. Улицу отапливать ни к чему. Но как лучше это сделать? — Он пожал плечами: — Решайте, вы — инженеры, а я что…
— Иной практик больше инженера знает.
— Может, и так. Надо попробовать. А если что — начальство на месте, само решит, — глаза Шерабурко блеснули.
Но начальник цеха этого блеска будто и не заметил, он спокойно сказал:
— Да, если случится непредвиденное — придумаем решение на ходу. Командиры в наступлении так же делают. — Он взглянул на Степана: — Давай, действуй.
Мастер позвонил машинисту вагон-весов и дал команду. Прожорливую печь начали питать по-новому. Раньше загрузку шихты начинали с кокса: он, падая с края конуса, прикрывающего ствол шахты сверху, ложился ровным слоем по окружности, возле самой стенки печи (доменщики говорят — по периферии), а руда уже падала сначала на кокс, а с него ссылалась ближе к центру шахты печи. Кокс горел, давая дорогу газу, который стремился с огромной скоростью улететь вверх, покинуть домну.
При такой системе загрузки доменщикам легче работалось — ведь шихтовой столб кругом «обгорал», без всяких задержек медленно оседал, таял, превращаясь в шлак и чугун. Тут уж шихта к стенке не «пристынет», не подвиснет. Но при этом много газа улетало впустую, к тому же стенки шахты все время калились, постепенно; выгорали, сокращая и без того недолгий век печи.
И вот решили к стенкам домны, к кладке, засыпать не кокс, а руду. Теперь уж, по мнению командиров, раскаленный газ не проскочит возле стенки ствола шахты — руда придержит его, заберет у него почти все тепло, а тогда — иди!
Сыпали и час, и два, и три… Домна вела себя спокойно. Инженеры технологической группы, мастера, начальник цеха то поднимались наверх и слушали, как кокс и рудный агломерат с грохотом скользили по конусу, похожему на перевернутую воронку, то они снова спускались на площадку, тревожно прислушивались к гудению фурм, заглядывали в них, словно, ожидая, что вот-вот что-то должно произойти.
Но
