Да на чудо посмотрите!
Струны, только что весело звеневшие, зарокотали тревожно и волнующе, к ним добавились невидимые барабаны, и из шатра легко выбежал высокий парень в ярко-красной одежде – бахрома его куртки и впрямь напоминала языки пламени. Он нес пучок факелов, длинную палку и треножник с чашей. Положив факелы на брусчатку и установив треножник, он, казалось, всего лишь провел рукой над чашей, а в ней уже вспыхнул огонь. Еще движение – и огонь стал зеленым, потом синим, потом фиолетовым… Руки танцевали над чашей, языки пламени послушно изгибались, меняя цвет, и по лицу артиста метались отблески, превращая человека в статую божества, перед которой жрецы разжигают жертвенный огонь. Он и был красив как божество – худое высокоскулое лицо, необычные золотистые глаза, за плечами пожаром вились густые волосы – не рыжие, не медные, а воистину огненные, будто продолжение стихии, с которой так легко играл этот удивительный человек. Еще взмах – и пламя в чаше взмыло чуть не до верхушки шатра, рассыпая белые искры, а парень наклонился за пучком факелов. Зажег, небрежно проведя ими над чашей, и вот они друг за другом взлетели к темнеющему небу, потом завертелись колесом, перевернулись, упали… Наступил черед палки – подожженная с обоих концов, она бешено крутилась в руках у хозяина, и тот стоял будто в кольце из огня, жара и восхищения зрителей, а потом внезапно замерла, упираясь одним концом в мостовую, а другим – в небеса.
Площадь, потрясенно молчавшая все время выступления, ликовала, хлопая так неистово, что шатер, кажется, готов был порвать веревки и улететь огромной диковинной птицей. Повелитель огня раскланивался, его лицо оказалось лицо вполне человеческим, живым, смеющимся: он махал всем рукой, подмигивал девушкам в первых рядах, и те краснели и хихикали.
Айнери хлопала вместе со всеми, чувствуя, как к ней возвращается утраченная было вера в чудо. После представления она найдет Винде, все будет хорошо, он должен быть в городе, он просто обязан быть здесь…
Он и был здесь. Прямо перед ней.
Погруженная в свои мысли, Айнери пропустила и новые куплеты зазывалы, и перемену мелодии; очнулась только тогда, когда в теплом круге света уже стоял новый артист… Винде?! Да нет, не может быть… Или… может?..
Это же он – его лицо, рост, фигура… его черные вьющиеся волосы – сильно отросшие, правда, – забраны в хвост на затылке… Замерев и боясь дышать, Айнери смотрела, как человек с внешностью ее брата танцует с двумя мечами, то перебрасывая их из руки в руку, то раскручивая так, что они сливаются в сверкающее колесо, то поражая невидимого врага, – смотрела и вспоминала уроки брата, приемы, которые он показывал. Но она даже представить не могла, что с оружием можно танцевать – как Винде сейчас, сам похожий на меч в длинной серебристой тунике, отражавшей свет ламп. Что же с ним случилось за год? Она смотрела и понимала, что их разделяют не только цепочки, ограждавшие площадку, но и временна́я пропасть, целая жизнь, если вспомнить все, что произошло с ней самой, – понимала, что ничего не знает о той жизни, которую вел он вдали от дома… и, с каждым его движением узнавая в нем Винде, отчаянно верила и боялась поверить, что поиски закончены.
Он же не замечал ничего вокруг, поглощенный тем волшебством, что творилось между ним и оружием; на смену двум мечам пришли несколько коротких кинжалов, которыми он жонглировал не менее ловко, потом кинжалы один за другим ложились в центр деревянной мишени у входа в шатер, а зазывала, не прекращая играть, шутливо дергался всякий раз, изображая страх…
В конце, выдернув все кинжалы из мишени, Винде вышел вперед, кланяясь восхищенным зрителям, и, выпрямляясь после очередного поклона, встретился взглядом с Айнери.
Кинжалы со звоном посыпались на булыжник.
– Ты жива! Боги, сестренка, ты жива! Я уж и не надеялся… Как же ты здесь оказалась, как нашла меня?..
Он обнимал ее, целовал куда попало – в лоб, в нос, в щеки, и она чувствовала влагу на его лице, и не могла понять, чьи это слезы – его или ее собственные, и радовалась, что их встреча произошла без свидетелей.
Там, в круге света, он невероятным усилием совладал с собой, подобрал кинжалы и бегом вернулся в шатер, – чтобы потом утащить ее назад, в проход между примыкавшими друг к другу домами. И вот теперь брат стискивал ее в объятиях, словно боясь снова потерять, а Айнери прижималась к нему, и ужасное, невыносимое облегчение горячим потоком смывало страх, горечь и одиночество последнего года, и слезы открыто текли по щекам, пока сильные руки обнимали ее, – слишком живой, слишком острой была память о таких же сильных и нежных руках, обнимавших ее совсем недавно, – и слезы все текли, хотя Айнери казалось, что в доме Этайна они высохли навсегда.
– Лин, ау! Вот ты где! – услышала она веселый голос. Отлепившись от брата, заморгала, стряхивая с ресниц соленые капли, – перед глазами маячило ярко-красное пятно, оказавшееся давешним укротителем огня. – Ты идешь?
