Книга Русская нарезка - Павел Кушнир

так встретиться на день города случайно, а ещё и в темноте. А ты почему один гуляешь. По­том она ушла догонять друзей а я вернулся к титанику и дол­го плавал в тёплой чёрной воде и смотрел как пьяные сигают с вышки и оделся и пошёл в южный купил пожрать хотел тёмного пива но тёмного не было и никакого не взял тем временем народ расходился с салюта везде на советской бы­ли пробки ментовская машина с включённой сиреной и ми­галками пыталась выбраться из пробки безуспешно огром­ный мент носился вокруг неё орал на близлежащих водите­лей наконец каким-то чудом бобик вырвался и покатил по встречной туда, в центр, к площади. Народу было всё ещё очень много. Где-то там в центре меня и заметила Алёна с Лёшей и решила что можно мне потом позвонить в час но­чи ведь праздник день города день России в конце концов...

В августе второго года я крестился.

Помню тебе не слишком всё это понравилось — как по­каяние, так и крещение. Тебя это высаживало. Баптисты, и всё такое. Помню твою вдохновенную на английском языке тираду что моя церковь в моей душе моей жизни моих друзь­ях и написав её ты сказала что я если хочу то могу показать её Полякову который тогда был неподалёку. Из класса анг­лийского позже сделали читальный зал библиотеки. В духе нет ничего безопасного и механизмы завода пурги думаю тотчас пришли в движение. Двадцать первый вагон прице­пили к поезду в спешке, в последнюю минуту. В нём не было кондиционера. Не было радио. Поэтому прибытие выпало из ряда стандартных прибытий в Москву тридцать первым поездом. Обычно — резко включается стерильный свет и радио начинает изрыгать таинственную попсу. Которая пре­красно дополняет прибытие поезда, с тобою внутри, в Моск­ву, идеально подходит для такого начала дня. В этот раз, без лишнего света или музыки, прибытие совершилось свобод­но. Спокойно. Вторую половину ночи моя верхняя боковая казалась уютной, обнимающей меня отстранённо и твёрдо складки в постели тоже успокаивали

Подо мной разметавшись открыв рот спал жилистый в красных шортах долголягий парень лет двадцати пяти

С вокзала выхожу всегда с подъезда налево и в переход витрины ларьков энергетик день впереди длинный если ред­ко их пьёшь то первые несколько часов настроение действи­тельно чуть улучшается. Как раз успеваешь доехать до Твер­ской, пройти бульвар, потом Большую Никитскую, по­шляться вокруг Кремля, потом пешком до киноцентра чтобы ещё сожрать пару тостов с колбасой и сыром в «Крошка- картошка» и умыться в сортире киноцентра, ну и на фильм в без чего-нибудь девять утра. В этот раз я долго стоял у здания ТАСС и разглядывал подборку фотографий в витринах. Ес­ли встать лицом к торцу здания то вторая витрина слева ос­вещала визит Обамы в Москву. Медведев смотрелся натянуто и тускло. Устал, испуган. Совсем загоняли...

Мне нравится пустая Большая Никитская рано утром, ле­том, когда на вид вроде совсем уже день. Ровно месяц назад там знаешь рядом с консой банк на той же стороне сразу как от Кремля идти к Садовому, там ещё реклама европейского цирка они партнёры, банк и цирк, два акробата в прыжке на чёрном фоне, сами в цветастой и симметричны идеально, это раздвоенный в фотошопе молодой циркач или банкир, а под ним, рано-рано утром 20 июня, на плитках, которые те­перь всюду вместо асфальта, на одной из этих плиток или даже между двумя, на двух, потому что большой, первая встреча тем утром, полураздавленный таракан, очень боль­шой, московский кстати говорят сейчас клопы вытесняют тараканов повсюду, задняя половина прилипла, придавлена к плитке, а передней он шевелится медленно, как шевелятся большие насекомые поводит усами осмысленно вдохновенно только глаза пустые а крови нет и не добивает и не убирает никто он одиноко под ярким утренним солнцем а небо синее чистое умирает на плитке которой сейчас замостили кстати весь Тамбов. Я подсел ближе к таракану снял очки потрогал его дужкой очков. Он обессилел, но жизнь никак не покида­ла его. Там рядом была и телефонная будка, из которой лет шесть назад я по карточке звонил тебе, приглашал на какой- то концерт. Будку заменили, а телефон внутри совсем тот же, и гудок в нём такой же. Подносишь трубку, в меру угловатую, как «девяносто девятая», к уху и слышишь как телефон снача­ла словно бы сглатывает а потом начинает ныть. Вставляешь карточку, проведя перед этим по медно-золотой квадратиком схеме большим пальцем для лучшего контакта, набираешь номер, потом лично я всегда жму на клавишу прибавить звук, это в процессе того как внутри себя телефон переваривает набранный мною номер прежде чем его вызвать. Звук от это­го похож для меня на звук отдалённой автоматной очереди из американских фильмов про войну во Вьетнаме. Не пото­му ли говорят про эти аппараты телефон-автомат. А когда нажимаю клавишу прибавить звук на которой вдавлен рупор или угловатый матюгальник, выстрелы становятся ближе. Сейчас вертолёты полетят прямо над головой под «Смерть Изольды» и самолёты вдоль Большой Никитской в сторону Кремля, заливая напалмом Белый, Большой, Малый и Рах- маниновский залы, напалмом, консерватория погибнет в ог­не, вот невозмутимая зелёная рожа памятника Чайковскому, по ней стекает пламя, по раскинутым в пьяном жесте рукам хлещет пламя и огонь капает на высиженный до блеска по­колениями абитуриентов и бомжей блекло-красный мрамор. Тем временем в трубке после короткой паузы начинаются гудки. Мне редко приходилось звонить людям, которых ра­достно просто услышать, которых радостен сам номер, циф­ры в нём, как обещание... свобода, ирония, печаль высота

не канцелярский дух что оккупировал культуру культура — духа вниз ступень и так но канцелярское зарплатничество

насилие, смерть на улице ночью... женский крик, лай со­баки... слишком прозаично... поединок тошнот... холодная куртка принимает вызов... равнодушие торопит ускоряя пер­вую смерть перемены времени года

Канцелярские крысы спят. Канцелярские крысы спят. Штабные тоже. Штабные крысы и мыши тихо спят. 14- летние подростки спят. Невинные 14-летние спят. Невин­ность в их глазах и голосе. Но и виновных нет среди канце­лярских хорьков и крыс. Меня хотели распять канцелярские крысы, а я огрызался, как паук, если бы паук мог огрызаться, молодой голодный обезбрюшенный хлыстовик, я паук хлы- стовик, насекомоборотень-духоплясец-хлыстарь, босой глу­бокой ночью на втором этаже родной школы готовлюсь от­крыть банку пива — балтика 9 крепкое. На ней написано...

Открываю банку и дерзкий запах пива наполняет учитель­скую. Я пью девятку ночью в учительской... Я пью девятку ночью в учительской! Глоток — о, вкус пива, восхититель­ный вкус дерьмового пива,