засмеялся. Гапоненко подал ему в окно прошитую пулями книгу. Дед осмотрел ее, покачал головой и подал ее пленному обер-лейтенанту. Тот нерешительно взял книгу и замер.
— Что это за книга? — спросил Ковпак. Переводчик перевел вопрос Деда офицеру. Немец дрожащим голосом ответил:
— «Майн кампф».
С Большой земли вместе с взрывчаткой и боевыми припасами в партизанские отряды и соединения иногда доставляли и маленькие походные типографии, бумагу и наборщиков. Своей газеты партизаны не издавали. А вот листовки и в особенности сводки Советского информбюро печатали. В них сообщалось о положении на фронтах и победах нашей Красной Армии. Эти листовки оказывали сильнейшее действие на местное население.
Каждое утро у ковпаковцев начиналось с того, что политруки подразделений, получив свежеотпечатанную сводку, читали ее партизанам, а разведчики несли в окружающие деревни и села, расклеивали на дорогах, через свою агентуру отправляли в города.
Листовки и сводки Советского информбюро о положении на фронтах делали большое дело.
— В листовках и сводках Советского информбюро, — говорил Ковпак, — таится такая же силища, как у Грицко Тарасевича на телеге во взрывчатке.
В партизанских архивах в Киеве хранятся тысячи листовок, отпечатанных во вражеских тылах. Невольно проникаешься к каждой пожелтевшей сводке Советского информбюро или листовке огромным уважением, как проникаешься уважением в Музее Советской Армии к оружию, решавшему в огневые годы исходы смертельных сражений.
Партизанская печать, ее «свинцовые взводы» доказали, что печать является грознейшим оружием.
…Молодежь, ковпаковские лихачи, веселилась, гуляя по улицам с крымковскими девчатами. Пожилые партизаны вели с хозяевами хат неторопливые разговоры на извечные крестьянские темы — о пахоте, об урожае. Но великое весеннее беспокойство проявлялось у пожилых партизан не только в разговорах о земле, садах, семенах и начале полевых работ. Изголодавшись по привычной работе, они не могли сидеть сложа руки, без дела и сейчас по-хозяйски чинили плуги, бороны, телеги. Шорники ремонтировали сбрую. Плотники чинили хозяйкам заборы или приводили в порядок дворы.
Ковпак с Базимой сидели в просторной хате у раскрытого окна и вполголоса беседовали о чем-то. На столе перед ними лежала карта. Ковпак на углы ее положил по большому куску хлеба, чтобы она не сворачивалась в трубку. Всю карту зигзагами перечеркивала жирная линия, обозначающая путь, который прошло соединение. На местах недавних боев были нарисованы танки, бронеавтомобили, фигурки солдат, опрокинутые железнодорожные паровозы и вагоны, мосты через железные и шоссейные дороги. Эта карта говорила о том, что механизированную фашистскую орду можно бить и побеждать.
Как старые добрые кумовья, Ковпак и Базима неторопливо беседовали на досуге, вспоминали прошлое, мечтали о будущем.
— Лошадей ковать надо, дорога тяжелой стала, — сказал Базима.
— Да, — промолвил Ковпак, расправляя карту. — Скоро трогаться будем. Пойдем лесами, по ночам морозец еще держит дорогу.
КОДРИНСКИЙ БОЙ
В приказе говорилось; «Продолжать движение, начиная с 6 часов утра, на лесную деревню Кодру и деревни — Язвинку и Рак, форсировать железную дорогу Коростень — Киев и остановиться в деревне Блитче, на берегу Тетерева». За это время соединение должно было пройти сорок девять километров и, по расчетам Деда, окончательно оторваться от врага. Таким образом, из Крымка, в котором ковпаковцы загородились от гитлеровцев рекой с широкими лугами, партизаны должны были тронуться дальше.
Конная разведка во главе с Ленкиным уже поднялась и въехала в лес. Политуха запрягал рыжих рысаков Деда, которые беспокойно посматривали по сторонам. Дед вышел из хаты и только было поставил ногу на подножку, как из-за леса вынырнули три фашистских самолета и стали обстреливать село.
— Лошадей во дворы! — крикнул Дед. — Всех не разбомбят, а на улице могут посечь из пулеметов.
Лошадей завели во дворы. Самолеты сделали круг, летчики набросились на головную походную заставу и скот, идущий к лесу. Пулеметная стрельба с земли, пушечная с самолетов, рев раненых коров наполнили воздух. Гитлеровцы повели наступление со стороны города Радомышля, который находился в одиннадцати километрах от Крымка. Фашисты подъехали из города на машинах и, рассыпавшись по лесу, развернулись в цепь. Партизанский заслон был сбит, и Ковпак приказал сковать противника артиллерией и минометами, чтобы в это время выйти из Крымка.
Анисимов открыл огонь из пушек и минометов. Фашисты отпрянули в глубь леса. Заслоны партизан вышли на опушки. Анисимов, увидев боевой успех, ударил из пушек еще раз, и заслоны начали теснить противника.
Самолеты штурмовали за мельницей спешно уходящую в лес голову колонны. Они сделали несколько заходов, побив лошадей, коров, и наконец улетели.
— Выезжай! — крикнул Ковпак, садясь в тачанку.
Колонна перешла на рысь, по лесу справа шла стрельба: то ковпаковский заслон сдерживал врага.
Мы проехали мимо убитых лошадей, коров, разбитых телег и начали втягиваться в лес. Лошади пошли шагом. Рядом с тачанкой Вершигоры шла раненная в плечо и отпряженная лошадь. Сначала она трусила рысцой, но, как только колонна пошла шагом, она зашла за тачанку. Коженков достал кусок хлеба. Она обнюхала его и не взяла.
— Ей не до хлеба, — сказал Вершигора.
— Не отстает, — удивился тот, глядя на разбитое плечо лошади.
— Привычка — вторая натура, — отозвался Петр Петрович. — Похоже, что нам удалось оторваться от противника.
Из разведывательных данных штаб знал: из Ра-домышля был подвезен двадцать один грузовик с вражеской пехотой. Это был авангард той гитлеровской части, которая проворонила Ковпака в степной полосе, в районе железной и шоссейных дорог, идущих из Коростеня на Житомир. Только сейчас поняли ковпаковцы великий смысл приказа своего командира продолжать рейд по степи при солнечном свете. Невероятный бросок, совершенный к Межеричке и далее через реку Тетерев в Крымок, позволил партизанам уйти от преследования. Ковпак не раз говорил, что перед тем, как принять решение, он влезает мысленно в шкуру вражеского командира и, пока не уяснит, что предпримет тот по отношению к партизанской армии, до тех пор сам ничего не решает.
Фашисты, очевидно, поняли, что Ковпак от них уходит, и уже вдогонку пустили машины по дороге из Житомира на Коростышев и Радомышль.
Звуки боя затихли, когда партизанский обоз подъезжал к перекрестку, где дорогу пересекала просека, ведущая на Кодру. Вдруг послышался звук мотора. Повернув на просеку, партизаны сразу увидели справа от дороги немецкий грузовик. В кузове в форме гитлеровских солдат сидели четверо. Один из них держал над головой красный платок. Никто из колонны по машине не стрелял.
— Почему его не бьют? — крикнул кто-то. — Ведь фашистский.
— А затем не бьют, — равнодушно ответил Вершигора, — что свои же едут. Разве не видно — Володька Лапин держит платок, а рядом с ним Гапоненко?
Грузовик подъехал к нам. В
