Рекс обернулся к миссис Колб.
— Так вы думаете, что это Джефф забыл закрыть дверь?
— Видите ли, он разбрасывает одежду по стульям и диванам, а полотенца по полу. Что касается грязной посуды, то нет такого места, где ее невозможно было бы обнаружить.
— Как насчет дверей? Он когда-нибудь оставлял их открытыми?
— Как вам сказать, — неохотно призналась сиделка, — я такого ни разу не видела.
Рекс кивнул и с улыбкой поблагодарил женщину.
Глядя ей вслед, он пытался понять, что именно не дает ему покоя. Что с того, что кто-то случайно или по невнимательности оставил дверь незапертой, тем самым позволив умственно неполноценной женщине уйти навстречу смерти? Безусловно, подобная невнимательность не заслуживала восхищения, как, впрочем, и особого порицания. Это могла сделать сиделка, что бы там его собеседница ни утверждала. С таким же успехом это мог быть судья, Джефф или даже собственная мать Рекса, накануне вечером навещавшая старую подругу. Это мог быть заезжавший к Тому отец Рекса, а также кто-нибудь из жителей города, по своему обыкновению заглядывавших к выжившей из ума женщине, чтобы занести ей цветы, фрукты или просто несколько минут подержать ее за руку. Одним словом, в этом не было никакого криминала. Если только за случившимся не стояло сознательное стремление приблизить смерть страдающей и очень неудобной женщины.
Теперь она мертва. Самому Рексу это казалось скорее благословенным, чем несчастным исходом.
Она была мертва, а он был шерифом. И он не знал, что ему делать с сочетанием этих двух фактов. И надо ли вообще с этим что-то делать.
* * *
Митч Ньюкист не приехал на похороны матери. Зато это сделал его идеализированный призрак. Впрочем, вдень похорон Надин этот призрак всколыхнул в душах обитателей его родного городка бурю негодования. Рекс стал тому свидетелем, заехав к судье на последовавшие за погребением поминки. Войдя в дом, он уловил в воздухе запах сигарного дыма, чего сама Надин ни за что не допустила бы. Он также спрашивал себя, как она оценила бы приготовленное прихожанками местной церкви угощение. «Слишком много запеканок», — фыркнула бы она. Впрочем, Рекс с порога направился именно к запеканкам: к макаронам с сыром, к зеленым бобам с жареным луком и к яблочным пирогам.
— Мог бы и приехать на похороны матери! — донеслось до него. — Сын все-таки.
В следующей реплике было гораздо больше сочувствия:
— Как это грустно, когда человек не может приехать даже на похороны собственной матери!
Последнее высказывание сопровождалось косым взглядом в сторону Эбби. От этого взгляда у Рекса в душе все вскипело.
«Бог ты мой, люди! — хотелось воскликнуть ему. — Когда это было! Сколько можно!»
Тот факт, что Эбби могла спасти Надин, если бы не попала в аварию, подпитывал версию о ее виновности. Все знали, что именно Эбби была виновата в том, что Митч уехал из города. Теперь ее обвиняли в том, что помощь подоспела к Надин слишком поздно.
— Ты была пристегнута? — поинтересовался у нее отец Рекса.
— Ты уверена, что справляешься с этим грузовиком? — хотел знать ее собственный отец.
— На скользкой дороге нельзя резко тормозить, — проинформировал ее какой-то чудак, забывший, что Эбби выросла не в Майами.
— Вы бы лучше поменяли эту развалюху на новую машину с воздушными подушками, — вставил еще кто-то.
Рекс помнил окровавленный лоб Эбби, а также то, что ей пришлось сделать выбор между попыткой спастись и желанием помочь Надин. Ему хотелось заставить всех их заткнуться. Что касалось Митча, то Рекс так и не узнал, почему его лучший друг так неожиданно уехал из города, но готов был поспорить на что угодно, что Эбби не имела к этому никакого отношения, и попытки обвинить ее в этом приводили его в ярость.
За годы, прошедшие с момента исчезновения, Митч для очень многих людей превратился в Золотого Мальчика, особенно для тех, кто знал его не очень близко. Эдакий Джо Монтана на футбольном поле, Джим Райан на беговой дорожке, прирожденный политик, предприниматель, фермер… Одним словом, полный идеал. Сразу после его отъезда по городу пополз слушок, что, возможно, это он убил девушку. Подобные разговоры прекратились, как только стало ясно, что у Митча железное алиби. После этого воспоминания о нем начали посверкивать позолотой. Кое-кто даже припомнил, что он играл на пианино. Рекс, когда услышал об этом, смеялся как ненормальный. Все указывало на то, что если бы Митч остался, то сейчас бы мудро и разумно управлял городом подобно прекрасному, вечно молодому белокурому божеству. Он был бы гораздо приятнее матери, гораздо демократичнее отца… Одним словом, настоящая звезда из Смолл-Плейнс.
Это представление о своем бывшем лучшем друге Рекс, неизменно вызывая всеобщее недовольство, называл Мифом о Митче.
Как этот имидж увязывался с человеком, не явившимся на похороны собственной матери, было парадоксом, разрешением которого никто не хотел заниматься. Точно так же никто не понимал, как объяснить диссонанс между милой, улыбчивой Эбби и напористой стервой, вынудившей своего парня навсегда бежать из города в попытке вырваться из ее когтей. Оба эти парадокса — реальный восемнадцатилетний парень и его романтический образ, настоящая Эбби и Эбби, Которая Во Всем Виновата, — сосуществовали в очень многих умах, напоминая параллельные миры фантастических романов.
И все это сводилось к тем роковым суткам.
Незримая черта пролегла через 23 января 1987 года, разделив жизнь на «до» и «после».
«Тебе было семнадцать, и однажды вечером ты уснул над учебниками, — думал Реке, покидая поминки раньше других. Воспоминания, от которых он отбивался весь этот день, ворвались в его сознание подобно пронзительному ветру, леденившему его ноги на кладбище, — А когда ты проснулся, мир был уже совершенно другим. Для тебя, дня твоих лучших друзей, для твоего родного города все безвозвратно изменилось».
Глава 9
23 января 1987 года
В тот вечер, когда Митч добежал до своего дома, его голые руки так замерзли, что ему с большим трудом удалось извлечь ключ из кармана брюк и вставить его в дверной замок. Войдя наконец внутрь, он опустил глаза и увидел, что руки и ноги посинели от холода. Его куртка и ботинки остались в спальне Эбби. Снег лежал на его плечах, волосах и ресницах.
Но все это не могло сравниться с ледяным ужасом, сжимавшим его сердце.
Митч поднял голову и медленно огляделся. Ему казалось, что он впервые видит эту знакомую обстановку. Под его ногами и на лестнице лежал персидский ковер. Стены прихожей украшали картины. По всему дому были расставлены широкие китайские фарфоровые вазы с обожаемым его матерью пот-пурри, насыщающим воздух уютным, но слегка удушливым ароматом. Он посмотрел в гостиную, потом в открытые двери столовой. Все здесь было безупречно, как и нравилось его родителям. Он радовался тому, что снова оказался в родной и знакомой вселенной, хотя окружающий мир казался ему нереальным, словно он шагнул в чью-то фантазию.
