Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Кто-то должен был прийти и освободить нас. Кто-то, кто угодно. Владимир с Мышью были в Мюнхене, но другие, живущие с другой стороны дороги, должны были быть дома. Должны были хоть что-то видеть или слышать. Должна была прийти охрана. По большому счету, она должна была быть здесь уже час назад. Именно столько, по моим подсчетам, длилось ограбление. Сигнализация срабатывает, как только кто-то открывает дверь или окно. Хорошо, возможно, они каким-то образом отключили сигнализацию. Каким? Разве это важно? Что дальше? Они целый час шарили по дому, и что бы там они ни нашли – этого много, это тяжелое. Я слышала звук отъезжающей машины. Значит, они должны были как минимум проехать через пост.
Допустим, они пронеслись через него на скорости, что крайне затруднительно, так как выезд из поселка изогнут и испещрен лежачими полицейскими. Мы так и не смогли приучить жителей ездить по поселку медленно. Однажды в поселке переехали собаку, после чего Николай распорядился буквально укатать поселок этими горбами. Теперь на них спотыкаются и падают дети на роликах, но машины ездят действительно медленно.
Допустим, они на джипе. С разлету разбили шлагбаум и умчались. Допустим, наши растяпы разгадывали кроссворд и не сразу среагировали. И все же, милицию-то они должны были вызвать? Может быть, они не сделали этого, потому что это была машина кого-то из своих. Машина, которую они знали? Тогда получается, что и ограбил нас кто-то из наших? Но это глупо! Их же тут же вычислят?
Да, и что они могли у нас взять? Понятно, все Колькины ружья. Большие деньги, конечно, и он будет рыдать и материться несколько лет. Но при продаже они вместе потянут тысяч на сто баксов, не больше. Все-таки, знаете ли, не Рембрандт. Что еще? Два плазменных телевизора? Допустим. И черт с ними. Шелковый ковер, лежащий в гостиной, который я привезла из Турции? Нет, это просто в голове не укладывается, чтобы кто-то из наших был на такое способен. Для любого из них это – сомнительный куш, как ни крути. А тут им жить дальше.
Тогда, значит, буча на выезде была, и кто-то придет. В конечном итоге. Может быть, они сейчас гонятся за преступниками. Прямо в эту минуту летят по московским пробкам (гхм?) и стреляют по колесам.
Очнись! У нашей охраны старенькая «Нива». По каким колесам с нее можно стрелять? Они могут выиграть погоню разве что за велосипедом! А если так, то где этих тварей в форме носит?
Я думала так и эдак, анализировала, прикидывала, раскладывала в разные стороны. Времени подумать у меня было в избытке. Пазл то сходился, то разваливался, а результат был один. Никто не пришел. В комнате было тихо, как в могиле. Я иногда мычала, чтобы удостовериться, что Коля жив. Он мычал с теми же целями. В разных фильмах, которые он так любит, сильные герои всегда находили выход из запутанного положения. В жизни двойной морской узел оказался куда сильнее нас обоих. Мы лежали, беспомощные, рядом, на одной кровати, – большой, специально выбирали такую, чтобы уж точно было просторно, – и мычали до самого вечера.
Новые волны страха, уже совсем другого, иррационального, – что никто не придет – охватили меня, сжав горло. Я плакала, тихо поскуливая. Пыталась считать до тысячи, теряла счет. Давилась слюной и паниковала, что задохнусь. Боль нарастала с каждой минутой, и я всерьез боялась, что останусь без руки – что кровоснабжение в ней нарушено непоправимо. Я не чувствовала пальцев.
Несколько раз я отключалась, но при этом слышала звуки. Видимо, какие-то окна в доме были открыты, потому что по ногам шел сквозняк. Мне было холодно, и это тоже пугало – вдруг мы реально тут просто замерзнем. Температура в комнате падала. Видимо, отопление отключилось.
Несколько раз я слышала, как Николай пытается освободиться. Как он рычит в бессильной злобе и ярости, как кусает повязку и пытается ослабить путы. Но это было не в кино – и у него ничего не получалось. Мы пролежали весь день.
Унизительнее всего было то, что пришлось, так сказать, ходить под себя. Я поняла, что описалась, только когда стало совсем холодно. Свет за окном стал потихоньку уходить, унося надежду и принося темноту и отчаяние. Я подумала – вот оно, наказание божье. Стоило подумать о том, что с нами что-то не так, с нашей семьей, стоило на секундочку представить, каково это – изменить мужу, и тут такое. Но в то же время я как-то очень остро ощутила, что это все ерунда. И одно с другим никак не связано, все это вранье и басни – про справедливость и гармонию, про кару, которая обязательно найдет плохого человека. И про награду за праведность.
С ужасающей ясностью я вдруг увидела, на что ушла моя жизнь, мои неполные сорок лет, – ни на что. В этом всем не было никакого смысла. На что-то копить, ездить на моря, ругаться с Николаем. Заниматься с ним сексом. Иногда любовью. Приготовить несколько тысяч обедов? Купить сотню блузок? Пережить несколько персональных концов света, услышать в конце концов от Николая, что я не должна делать из мухи слона? Сделать море фотографий Подмосковья? Какой смысл был во всем этом? Умереть в итоге в луже собственной мочи, лежа на роскошной кровати из красного дерева? Что было в этом того, ради чего стоило рождаться на свет?
Наша дочь. Я вспоминала, как она была маленькая и болела свинкой – лицо было похоже на шарик, и я сидела возле ее кровати и гладила по спине, чтобы она засыпала. Ее первый день в школе. Она встала на уроке и сказала, что все было здорово, но, пожалуй, хватит с нее. Скука какая. И ушла из класса в одних белых носках. Учительница была настолько изумлена, что не сразу нашла, как ее остановить и что сказать.
Дашка была единственным стоящим делом, которым я занималась в жизни. Нужно было родить пятерых. Нужно было пойти учиться на фотографа. Нужно было полететь в Нигерию спасать детей от голода – почему нет? Это не более опасно, чем моя жизнь. Нужно было разрешить себе… влюбиться еще. Я даже не помню, любила я Николая, когда мы познакомились, или нет. Я полюбила его позже – сильно, крепко, по-семейному, со всеми его тараканами, недостатками и привычками. Стерпелась – слюбилась.
Дашка приехала из школы как раз тогда, когда температура в комнате уже почти приблизилась к температуре окружающей среды. Хорошо еще, что в тот день на улице было не слишком холодно – была плюсовая снежная слякоть, – пара градусов, не больше, но этого оказалось достаточно, чтобы нам пережить тот день. Страшно даже подумать, что бы было, если бы за порогом было минус двадцать. Страшно подумать, что было бы, если бы это была не пятница и Дашка ночевала бы в школе. Страшно…
Впрочем, мне было уже не страшно. Я не чувствовала собственного тела, у меня не осталось слез, я просто лежала в полубреду, полуобмороке и вяло перегоняла мысли из одного полушария в другое. Когда в дом зашла Дарья, я даже не поняла этого. Я уже ничего не слушала, никого не ждала.
– Мам! Пап! Вы здесь? – позвала она. Я приоткрыла глаза и тут же закрыла их снова. Это заняло у Дарьи несколько минут – обнаружить нас, связанных, в темной холодной комнате и с мешками на головах.
– О боже, о боже, о боже! – Даша заметалась по комнате, не зная, что делать. Света не было, так что было совершенно темно. Она зарыдала, стащила с моей головы мешок. Я знаю, что в этот момент она думала, что оба мы мертвы. И мы немного могли сделать, чтобы разубедить ее в этом. И все же… я открыла глаза, простонала, и она поняла все.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
