коровам наливали, и лошадям, и овцам. Но мало было этой воды, не вволю, не досыта, а так, лишь бы протерпеть тяжёлое время.
Сергей Матвеич совсем замучился и почернел. С рассветом уходил он с бригадой в горы. Там бурили, тут бурили. Где-то здесь обязательно должна быть вода. А воды нет и нет.
Как-то вечером Федя прибежал к Данилке.
— Сергей Матвеич пришёл? — спросил он.
Данилка тяпкой рыхлил землю вокруг абрикосовых деревьев. Поливки почти никакой, иногда моют что-нибудь да выплеснут иод деревья эту воду. А если разрыхлить землю, то всё-таки корням полегче.
— Нет ещё, — ответил Данилка, продолжая работать.
Федя сел на тёплый от солнца камень.
— Тогда подожду.
— А на что он тебе? — спросил Данилка.
— Нужно.
Данилка взглянул на Федю и опустил мотыгу.
— Ты что, заболел?
Федя сидел сумрачный, совсем расстроенный.
— Не заболел. Кабы заболел, то хорошо!
— А что же ты?
— Наши уезжать собираются.
Данилка даже и не понял сразу:
— Как — уезжать? Куда? На сколько?
— Ни на сколько. — Федя пожал плечами. — Совсем.
Данилка бросил мотыгу и подошёл к Феде:
— Совсем? Как совсем? Куда совсем?
— Ну, «куда, куда»! Известно куда — к отцовой родне. На Орловщину.
— О-ёй!..
— Тётя Фрося всё зовёт и зовёт. Тут, говорит, без воды помрём. А там воды много.
— А отец что?
— А отец говорит: «Ну что ж, соберёмся да поедем».
— А мать?
— Только мать не хочет.
— А может, мать переборет?
— Нет. Тётю Фросю разве переборешь?
Федя и Данилка пригорюнились.
«Из дому куда-то ехать… — думал Федя, а слёзы так и подступали к самому сердцу. — Тут все ребята… и море… и всё».
«Как же без Феди? — думал Данилка. — Все ребята здесь, а Феди не будет… И в доме на горе будут другие люди жить…»
— А вдруг да найдут воду, — сказал Данилка, — тогда что?
— Не знаю. — Федя как будто всхлипнул. — Не найдут, наверно!
Федя и Данилка, занятые горькими думами, тихо вышли из сада и уселись на крыльце.
— Что это вы так нахохлились? — спросила Данилкина мать. — Или натворили чего?
— Мы, мама, ничего не натворили, — ответил Данилка. — Мы Сергея Матвеича ждём.
Наступила тьма. Во всём колхозе загорелись электрические лампочки, будто кто-то сразу бросил пригоршню огней в тёмную долину. Тут и пришёл Сергей Матвеич.
Ребята бросились ему навстречу:
— Нy что, Сергей Матвеич?
Сергей Матвеич поглядел на них усталыми глазами, приподнял брови, покачал головой:
— Пока ничего хорошего.
— Всё, — упавшим голосом сказал Федя.
И, не оборачиваясь, пошёл домой.
У Данилки защемило под ложечкой. Он направился было следом за Федей, но мать сейчас же увидела.
— Куда это? — удивилась она. — Ночь на дворе. Неужели вам, ребята, дня не хватило? Иди-ка, Данилка, ужинать, да спать пора. Топчан по тебе скучает.
Медленным шагом шёл Федя по деревне. Ему домой даже идти не хотелось. Ну что там? Споры, брань. Мать плачет и тоже бранится.
«А может, отдумают? — прикидывал Федя. — Может, пока я ходил, отец послушался матери: «Зачем хозяйство разорять? Останемся. Пускай сестрица одна едет». Мать, ведь она тоже… бедовая. Она и отспорить может!»
Тишина стояла в колхозе. Только море шумело и шумело, словно баюкало землю.
«Не хочу уезжать… — всхлипнул Федя. — Не хочу, и всё!»
Он вошёл в дом и сразу понял, что надежды его не сбылись. Отец не послушался матери, но мать послушалась отца и тёти Фроси.
Все трое сидели за пустым столом и разговаривали. И такие у них были разговоры, что, видно, даже про ужин забыли.
— А гусей тоже с собой брать, — спрашивала мать, — или резать?
— Зачем же это резать? — возражала тётя Фрося. — Там река, выгон широкий, зелёный с весны до осени. Пустим — и будут ходить. Гусей довезти нетрудно. В клетку — и всё.
— Моря жалко… — вздохнула мать. — Как же без моря? Ведь я здесь родилась. Всю жизнь на море..
— Ну, это пустое! — Отец махнул рукой. — Баловство. Что оно, твоё море-то? Утонуть можно, а напиться нельзя.
— Виноградники хороши… — опять вздохнула мать, — и дом у нас устроенный…
— Снова-здорово! — сердито сказала тётя Фрося. — Подумаешь, дом — из глины сбитый!.. Ужинать давайте. А то, пока посидим, ещё передумаем.
— А я не поеду, — вдруг заявил Федя.
— А тебя когда спросят, тогда ты ответишь, — сказал ему отец. — Пока ещё не спрашивали.
— Наймусь на птичник и буду работать, — проворчал Федя.
Но на него уже никто не обращал внимания. И отец и мать задумались. Только тётя Фрося весело хлопотала, собирая на стол.
— А вам, тётя Фрося, хочется, ну и ехали бы одни! — сказал Федя. — Зачем и приезжали только!
Но тут отец на него прикрикнул и хлопнул ладонью по столу:
— Это ещё что? Вишь ты, как разговорился со старшими! — И, вздохнув, добавил: — Да. Если б хоть вода была… А то где вот она? Ищут, ищут. Видно, всё-таки уходить придётся.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
С тяжёлой душой улёгся Федя спать. Ему всё представлялось, как связывает мать узлы, как сажают гусей в большую клетку, как выносят из избы разные вещи и грузят в машину… Ребята в это время гурьбой бегут на море, синее море сверкает, плещется, зовёт… А он, Федя, стоит у машины! Сейчас сядет и уедет куда-то, и больше не будет его здесь, и не будет их дома. И Данилка выйдет на дорогу и только поглядит им вслед…
Тут у Феди опять закапали слёзы. Но он зажмурил глаза покрепче и уткнулся в подушку.
Мать тоже долго не спала. Федя слышал, как она ворочалась на кровати.
— А корову как же?.. — прошептала она. — Продавать?
— Не с собой же везти, — отозвалась тётя Фрося, — Что там, коров, нету, что ли? Ведь её в корзину не посадишь.
— Хорошая коровка-то.
— И там не хуже. Там разве столько молока-то коровы дают? Там по ведру дают. Потому что пастбище там — трава по пояс.
Под этот шёпот Федя уснул и увидел во сне, как уводят со двора их маленькую красную коровку Зорьку.
«Не отдам корову! — воевал во сне Федя. — Буду на ферме работать! И Зорька пускай со мной! Не отдам, и всё!»
А у самого у сонного текли по щекам слёзы и мочили горячую подушку…
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Друзья расстаются
⠀⠀ ⠀⠀
ак ни плакал Федя, как ни спорил с родными, по его не вышло.
Что было во сне, всё повторилось наяву.
