напористый голос женщины, развешивающей давеча белье – она появилась из-за угла дома. – Владик сказал, деда заговорил, иди скорей, он хочет чаю! Я не поверила, пять лет молчал и вдруг заговорил. Мы и шептуху вызывали, и по врачам, а он молчит. А тут вдруг такое чудо!
Старик махнул на нее рукой:
– Молчи, женщина! Ты кто?
– Лиза! Я – дочка Кати, твоя внучка.
– Если внучка, так принеси чаю, – приказал старик. – И не балабонь. С вареньем, как я люблю. Выпью с гостями, праздник у меня. Гости! В кои-то веки…
– Сейчас, дедушка! – Она убежала.
Еще примерно час они гоняли чаи с пирогами. Старик разрумянился, с удовольствием кушал пирог, запивал чаем с лимоном и вареньем и рассказывал всякие городские байки столетней давности. К столу подтянулись присутствующие члены семьи: тощий старик, оказавшийся сыном Матвея Юрьевича; его внук, сын тощего старика, серьезный мужчина средних лет; известная уже Алику и Шибаеву внучка Лиза, вешавшая белье, та, что накрыла на стол и принесла пироги; правнук, мальчик с длинными волосами и в рваных джинсах, и малышня – пятеро или шестеро детишек. Хорошо посидели, душевно. А потом Матвей Юрьевич уснул на полуфразе, не доев пирога и не допив чаю.
– Дедушка устал, – сказала Лиза. – Теперь проспит до вечера.
Шибаев толкнул Алика локтем.
– Спасибо за хлеб-соль! – тот поднялся и поклонился. В его голосе звучали распевные былинные интонации. – Пора и честь знать. Спасибо этому дому, как говорится, пойдем к другому. В гостях хорошо, да пора восвояси.
– Это вам спасибо, – сказала Лиза. – Не знаю, как вам удалось его разговорить, дедушка молчал почти пять лет. Заходите проведать, не забывайте. Он будет рад.
До машины их провожали толпой, и все приглашали не забывать и приходить запросто, по-домашнему.
– С какой это радости ты в фольклор ударился? – фыркнул Шибаев уже в машине. – Спасибо вашему дому, пора восвояси, хлеб-соль! Распелся, как по нотам.
– Потрясный старикан! – невпопад ответил Алик. – Интересно, сколько у него детей. Всегда мечтал, чтобы за столом сидела толпа… Представляешь, Ши-бон, целая куча детей и внуков, а ты, как аксакал, во главе. Говоришь, они почтительно внимают, а? – Шибаев не ответил. – В нем есть что-то патриархальное, не находишь?
– Я столько не проживу, – сказал Шибаев. – Это ты, Дрючин, у нас аксакал, много слов всяких знаешь, советы раздаешь направо и налево.
– Люди часто не понимают, чего хотят, – назидательно произнес Алик. – На то и адвокаты. Что делать будем, Ши-бон? Похоже, род Старицких сгинул, никого не осталось. Почти. А ведь я говорил! Три войны, революция…
– Не сгинул. Нужно смотаться в Сиднев, встретиться с Марией Ивановной, посмотреть на их дом. Помню, там спортивный лагерь был лет тридцать назад, на реке Сновь…
– Знаю. Сиднев – в двадцати километрах. Сделаем фотки и пошлем Мольтке, порадуем старика. Хоть что-то. Можно еще написать ему про Старицкого и Каролину, вряд ли он знает про убийство, такие вещи хранят в тайне.
– Можно. Давай завтра после обеда. С утра я в засаде, а потом мотнемся.
* * *
…Человек за письменным столом рассматривал один за другим листки с напечатанным текстом, газетные вырезки, какие-то квитанции с выгоревшими нечитаемыми чернилами. Он с трудом, через слово, разбирал текст – слова казались знакомыми, но смысла не было. Даже мощная лупа не помогала. Он ничего не понимал и матерился сквозь зубы. Перепись каких-то складов, поставки муки, кирзовых сапог, мяса, дегтя для нужд армии его императорского величества, столько-то пудов, столько-то бочек, вырезки из «Губернских новостей», фотографии: толпа у магазина рассматривает витрину с куклами, фейерверк, свадьба в «Английском клубе», лотерея, народные гулянья… Что за фигня?
Он вздрогнул от громкого звука выстрела и снова выругался – подростки на улице рвали петарды. Что же это получается? Не те бумаги? Не та папка? Но он же видел, как доходяга копался именно в этих. Поспешил он, конечно, нервы сдали. Надо было вытряхнуть из него… да что уж теперь. Кому эта труха нужна? Или он чего-то не догоняет? Он уставился в темное окно. Снова вернулся к бумагам: поставки, дамский модный дом, фейерверк…
Выругавшись, он остервенело смел все со стола. Бумажки, взметнувшись и плавно раскачиваясь в воздухе, оседали на пол…
Глава 10
Да что же это творится, люди добрые?
Если какая-нибудь неприятность может произойти, она непременно случится.
Закон Мерфи
Ровно в десять утра Шибаев постучал в дверь кукольного домика Ады Борисовны. Она распахнулась тотчас, его ожидали. Хозяйка встречала его в красном спортивном костюме, с красиво уложенной прической и ярким макияжем. Шибаев отметил, что грим, в отличие от прошлого раза, наложен ровно и аккуратно.
– Саша! Я боялась, что вы передумали. Заходите!
– Доброе утро, Ада Борисовна. Я же обещал. Все нормально?
– Нормально. Никто не приходил. Знаете, я уже думаю, что я – старая паникерша, вообразила себе бог весть что. Колю Астахова напрягла, вас… На службе проблем не будет? Вы не сердитесь?
– Ну что вы, Ада Борисовна, я – свободный художник, ни перед кем не отчитываюсь. Фрилансер, как говорит мой друг, адвокат Дрючин.
– Разве вы не из полиции? Вы же сказали…
– Сказал. Не хотелось долго объяснять, Ада Борисовна. Я – частный детектив, как в ваших книжках.
– Частый детектив? – воскликнула старая дама, всплеснув руками. – Не может быть! Никогда не видела живого частного детектива! А ствол у вас есть? С собой?
– Ствол лежит в сейфе. Вы же не хотите, чтобы я его застрелил?
– Ну… – протянула Ада Борисовна. – Возможно, не сразу. Пусть сначала расскажет, что ему нужно. Чаю хотите? У меня есть плюшки с повидлом.
– Хочу. Сами пекли?
– Еще чего! – Ада Борисовна фыркнула. – Кухня – не мое. Тряпки, кастрюли… бр-р-р! Кроме того, жизнь, как известно… что? Помните?
– Коротка. Помню.
Следующие полчаса они пили чай с плюшками, и Ада Борисовна рассказывала про Колю Астахова, которому не давался английский, но он все равно был старательным и способным мальчиком. Шибаеву хотелось сказать: «Да ладно, Ада Борисовна, не парьтесь, говорите прямо, лентяй и бездельник, я не передам». Но он кушал плюшки, кивал и соглашался. Он вдруг спросил себя, что сказала бы о нем его собственная учительница английского. Ухмыльнулся невольно, вспомнив крикливую англичанку… как ее? Надежда Степановна! С расшатанными нервами и вечным насморком, которая, чуть что, принималась визжать и называть их подонками. Они не оставались в долгу…
Он спохватился от взгляда
