— Я надеюсь, что увижу мир не под другим углом, а снаружи, — Инна откинулась на спину, положила руки за голову. — Мы с тобой сейчас, как и все люди, внутри огромного пузыря. Изредка появляется кто-то и кричит: «Братцы, я заметил, что мы в пузыре!» А ему все отвечают: «Да, это неплохо, повиси-ка на дыбе, остынь малость». Спустя столетие появляется другой и кричит: «Братцы, там, за пределами нашего пузыря, есть другие пузыри!» «Ишь ты, — чешут в затылке окружающие, — экая закавыка… Ну возьми за это шапку с кисточкой…» Приходит третий и кричит: «Братцы, ежели вот под эдаким углом прищуриться, то заметно, что наш пузырь подвижный и с другими пузырями пересекается…» «Загнул же ты!» — с уважением качают головами знакомые. «Ладно, нам некогда, на тебе пока Нобелевскую премию…» Такие дела. А я хочу снаружи посмотреть на наш пузырь.
— На Божье замахиваешься?
— А почему нет? А вдруг Бог, если он есть, специально отвлекает людей от главного? Вдруг он боится, что раз появляются такие, которые способны изменить угол зрения изнутри, то, не ровен час, появятся и те, кто сумеет взглянуть снаружи? И тогда его божеской власти конец.
— Бог всегда останется сильнее людей.
— Он же создал человека по образу и подобию, так? В этом и заключается отгадка. Человек не слабее Бога, он просто не тем занят на земле. Ты не согласен?
— Ладно, раз мы отталкиваемся от религии, то почему Бог не создал людей телепатами, ясновидцами, не подарил нам возможность летать? Стало быть, он хотел, чтобы мы оставались слабыми, раз так редко появляются те, кто способен на необычные штуки.
— Это сейчас и здесь редко. Не тем заняты. Мы все не тем заняты. А ты не задумывался, что раньше могли жить целые народы, которым открывались совсем иные пути, пути познания, поэтому им не требовалось лихорадочно производить себе бытовые излишества, как это делаем мы, а потом нанимать целые армии, чтобы отбирать излишки друг у друга.
— А что им требовалось? — Я наблюдал за плеском танцующей в океане рыбы.
Наши провожатые снова сгруппировались рядом — неподвижно, у самой кромки воды. Три подсвеченных луной силуэта: Пенчо с пакетом, Хосе и шофер с АКМ.
— Им требовалось… — Инна задумалась. — Скажем так, им требовалось научиться управлять реальностью.
— И как, научились?
— Они приближались к этому, но не успели.
— Кто же им мешал?
— Сами себе мешали, как и мы.
— Вот я тебя и поймал на слове. Стало быть, наемник с ножом в зубах ничем не лучше изысканного придворного… ну, например, звездочета. Ты, кстати, не про Древний Рим толкуешь? Так в эпоху последних императоров больше половины граждан только изящными искусствами и убивали время. Сама же соглашаешься, ни к чему путному это не привело!
— Жила же в Риме и вторая половина, пустых внутри. И от злобы на то, что ничего не могут подарить миру, они поливали землю вокруг себя кровью… Но я не про Европу. Ты способен представить, что жили когда-то люди, которые придумали себе богов, утверждавших абсолютно отличные от европейских нравственные принципы?
— Ясно. Приплыли жадные европейцы со своими христианскими крестами и всех поубивали.
— Дотянись, пожалуйста, до клубники, — Инна закуталась в одеяло, с ногами забралась на кресло. Божественно запахло ягодой, томительный аромат детства. — Не всех.
— Не понял?
— Всех не поубивать. Потому что, к счастью, это передается по наследству.
— Ты начиталась Кастанеды и всерьез веришь, что эти немытые крестьяне с пушками понимают мир лучше нас.
Она промолчала. Я уже научился различать оттенки ее молчания, когда она задумывалась или уставала, или, как сейчас, обижалась.
— Ты добрый, — она отложила ягоды, проткнула иголкой безымянный палец. — Ты добрый, до тебя никто не интересовался, что я себе колю, сколько и когда. И в тебе есть творческое начало, ты способен слышать и узнавать красоту, если в настроении, конечно. Вот если ты, ко всему этому, сумеешь вырваться из клетки своих догматов, будет просто замечательно.
— Тогда я стану тебя достоин?
— Я разве утверждаю, что я в чем-то лучше тебя? — Похоже, она отучилась обижаться, или Пенчо ее переориентировал… Я решил не отступать:
— Персонажи твоих любимых книжек разводят философские диспуты под действием наркотиков! Ты называешь «клеткой с догматами» обычное, трезвое состояние рассудка?
— А кто сказал, что состояние мозга, на которое ты так уповаешь и из которого так панически боишься выглянуть наружу — хотя бы щелочку проделать и выглянуть, — кто сказал, что оно единственно правильное?
— Так заложено природой. Человек рождается без потребности в кокаине и грибах!
— Хочешь, я назову тебе десяток людей, без преувеличения великих, которые в десять раз лучше творили под кайфом? Это что, случайность?
— Есть в сто раз больше людей, которые обходятся без дури.
— Ты снова не о том… Будь по-твоему, зайдем с другой стороны. Ты согласен, что человечество непрерывно стремится улучшать условия труда? Так. Зачем целые институты и заводы заняты производством посудомоечных всяких агрегатов, домашних роботов, персоналок, наконец? Чтобы облегчить людям труд! Дальше идем. Самолеты летают всё быстрее, машины доступны в кредит, хэндик у каждого ребенка… Зачем? Чтоб сэкономить человеку время, облегчить его коммуникации! То есть, иными словами, чтобы люди могли меньше работать. Согласен? А для чего человеку отдых, который, во всяком случае тут, на Западе, стремится к бесконечности? Лежать на диване? Пить? Загорать?
— Я понял, что ты хочешь сказать. Работа должна потесниться, уступить место личному… э-э… творчеству.
— Именно. Ты же умный, а притворяешься. Не обязательно индивидуальному творчеству — резать там из дерева фигурки. Вполне допустимо и коллективному. Безусловно, никто не назовет источником прогресса столь высокие мотивы. Предположат скорее личную наживу, погоню за властью, комфорт, всё в таком духе. Но изначально мы движемся к тому, чтобы каждому дать возможность стать мастером.
— Здорово. А кто же будет кормить такую ораву поэтов, певцов и прочих скульпторов?
— Всегда найдутся те, для кого вырастить репку — огромное удовольствие. Взять даже тебя: в России вкалывал, сутками не спал в грузовиках, организовывал всю эту торговлю… Это что, мечта детства? Нет, на самом деле ты занялся бы фотографией, снимал бы фильмы, купил бы маленькую подводную лодку… А теперь подумай. Что мы получим, если освободить всё человечество по примеру тех немногих истинно талантливых людей, которые умеют стимулировать свой мозг.
— Большинство людей прекрасно обойдется без этого!
— Не кричи, пожалуйста, — она открыла шприц. — Не научившись стимулировать свои мозги для истинного назначения, для творчества, бессмысленно производить супы быстрого приготовления и улучшать стиральные машины. Вот что я пытаюсь до твоей упрямой головы донести. Есть люди, которые давно поняли, что спасение не в количестве барахла на полках.
