там полно мошкары, комарья, а главное, клещей, которых я боюсь до смерти: у нас собака погибла от клещевого энцефалита. Но почему-то Дениса клещи не трогали, да и комары не приближались, хотя я ни разу не видела, чтобы он пользовался репеллентом. Пауков он осторожно смахивал или сдувал, бабочки иногда садились ему на руки, и он показывал мне, насколько красивым может быть самый простой, казалось бы, мотылек. Но вот ни малины, ни земляники он даже не пробовал, хотя от ежевики, черной смородины и крыжовника не отказывался. Однако к красным розам и вообще цветам почему-то никакой неприязни не испытывал. И еще удивил меня как-то, отправившись через бурелом, хотя рядом с деревом у калитки была хорошо протоптанная тропинка. Дерево оказалось рябиной с едва начавшими рыжеть гроздьями. Калину у соседского забора Денис тоже обходил стороной, но это было не так заметно. К рябине он не приближался никогда.
Как-то он наколол дров — это у него получалось легко, — чтобы затопить титан в душе, после леса хотелось вымыться как следует. Обычно то Денис мне на голову поливал из кувшина, то я ему (я еще подумала, что волосы у него короткие и с виду жесткие, а на ощупь — будто норка), ноги-руки можно помыть в умывальнике на улице, но целиком тоже неплохо бы ополоснуться, не станешь же обливаться из ковшика на глазах у соседей, а влажные салфетки — не панацея. Ну и отправился в душ, а это было надолго, я его знала, воду он любил. Жаль, тут ни реки, ни пруда поблизости нет…
Телефон Ден, ясное дело, оставил в доме на столе, и когда он разразился трелью, я чуть не уронила чайник себе на ногу. Потом подумала, что потрещит и перестанет, Денис потом перезвонит, но неизвестный абонент не унимался. Я решила, что не будет беды, если я отвечу, вдруг это что-то важное?
— Алло, — сказала я в трубку.
— А кто это? — подозрительно осведомился женский голос.
— А вы кто? — не менее подозрительно спросила я. Номер определялся единственной буквой «М», то есть Денис его знал, только я вот не понимала его системы обозначений.
— Я мать Дениса, — отчеканила женщина.
— А, простите, — успокоилась я. — Я Вера, Ден у меня комнату снимает. Он просто в душе, а телефон надрывается, я и ответила, вдруг что срочное.
— Конечно, срочное, — мрачно произнесла она. — Он уже месяц сам не звонит и трубку не берет, у него автоответчик! Мы тут бог знает что уже передумали, а из полиции нас погнали, мол, мальчик большой уже, сам найдется. Кое-кто из знакомых сказал, что в сети он появляется, ну и все.
— Да мы на даче просто, тут связь ужасная, — пояснила я. — Сигнал мог не проходить, тут бывает. А уж если гроза…
— На какой даче? — не поняла она.
— На моей. Ден снимает комнату, какая разница, в квартире или здесь? Ему в лес очень хотелось, — пояснила я.
Женщина помолчала.
— Вера, — сказала она серьезно, — а вы ничего странного за Денисом не замечали?
— Замечала, — честно сказала я. — Кое-какие причуды, совершенно безобидные. Красный цвет он не любит, например. Вы об этом?
— У него была ярко-алая машина, — медленно выговорила она. — Он хотел именно такую. Он всегда любил все оттенки красного.
Я подумала. Денис обычно ходил в камуфляжных или светлых футболках, джинсах или бежевых или песочных штанах из того же «Военторга», из ткани вроде брезента, легких и удобных, которые даже гладить было не надо. Я никогда не видела на нем ничего красного.
— Ну и что? — спросила я.
— Вера, а других странностей вы не заметили?
— Нет, — сказала я, хотя могла бы отметить, что глаза у Дениса иногда совершенно необъяснимым образом меняют цвет.
— Понимаете… — она помолчала. — После аварии он очень сильно изменился. Иногда мне кажется, что это вовсе не Денис. Будьте с ним поосторожнее.
«Я-то вижу, что он странноватый, — подумала я. — Но кто он, если не Денис?»
— Извините… как вас по имени-отчеству? Мария Сергеевна, я не так уж хорошо знакома с вашим сыном. Он просто мой квартирант. Да, мы, можно сказать, дружим, но не более того, так откуда мне знать, каким он был раньше и каким стал после аварии? Я вообще стараюсь об этом не упоминать, вижу ведь, что ему неприятно…
— Вера, — тревожно произнесла она, — а про девушку он вам говорил?
— Какую девушку?
— Которую якобы подвозил.
— Нет, — соврала я. — А что, она погибла?
— Нет. Не было никакой девушки. В машине ни следа, полиция ничего не нашла, ни отпечатков, ни вещей, ни волоска, а Денис упорно повторяет, что он подвозил какую-то девицу. И описывает ее очень подробно, говорит, красивая была, зеленоглазая…
Я невольно поежилась.
— Мне он об этом не говорил, — повторила я. — Говорю же, мы общаемся в духе «привет-привет, пока-пока».
«А еще мы всеми ночами смотрим какую-то чушь и часто спим в одной постели, — мысленно добавила я, — вот разве что до большего не доходит.»
— Осторожнее с ним, — предостерегла Мария Сергеевна. — Порой он не тот, кем кажется.
— Может быть, не стоит так говорить о собственном сыне?
— Вера, вы действительно его не знаете, — устало произнела она. — Иногда я его боюсь.
«Я тоже», — подумала я.
— Он стал таким после аварии, повторяю. До того был добрейшим парнем, ласковым, отзывчивым. А потом… — она вздохнула. — Он же не просто ноги лишился, еще и головой ударился, в коме лежал, может быть, поэтому. Я просто предостерегаю — осторожнее. Не провоцируйте его. Он отца чуть не убил.
— Как?.. — поразилась я.
— Просто. Я не помню, из-за чего началась ссора, правда. Муж у меня любит иногда выпить с приятелями, пришел навеселе, ну и завел, мол, что Дениска все за компьютером своим сидит, сделал бы уже протез и шел работать хоть кассиром в магазин, а то ему лишь бы на голых баб в этом интернете пялиться, нормальная-то ему уже не даст… — Мария Сергеевна сглотнула. Я чувствовала, ей надо выговориться, поэтому молчала. — А я смотрю, Денис слушает, а глаза у него делаются какие-то… нелюдские. Страшно стало, я хотела влезть, разнять их, да не успела: Денис встал, взял отца за горло — руки-то у него сильные до ужаса, — чуть от пола не оторвал и спокойно так спросил: «Хочешь полетать?» А у него балкон открыт был, а у нас пятый этаж.
Я по-прежнему молчала.
— Потом пальцы разжал, сел обратно за компьютер и сказал, мол, закройте за собой дверь. А на следующий день съехал.
— Мария Сергеевна, я ничего
