цветущая сныть, вся в том же вьюнке, только розовом и помельче, какая-то колосящаяся трава, стелющаяся по ветру…
— Ведь красиво? — тихо спросил Денис.
Я кивнула и прижалась к его плечу. От него пахло свежескошенной травой.
— Я не стал вон там косить, там щавель, клевер и кашка. Пчел полно, пусть их…
— Да без разницы, я в тот угол и не хожу. Около хозблока какие-то цветы, не знаю названия, они с меня ростом, очень душистые, на них всегда пчелы и шмели, разрастаются со страшной силой. И лилейники, я видела, собрались цвести.
— Ага. Я их не трогал. И примулы с маргаритками не задел. Розы завтра посмотрю, уже темнеет.
— Ден…
— Гляди, сколько орехов, — удивленно произнес он, глянув вверх. — Откуда тут лещина?
— Дед как-то принес из леса несколько орешков, бросил, вот и выросло, — пояснила я. — Видишь, почти до второго этажа достает.
— А сосны? Я видел, тут в основном березы, ну вон у соседей ваших елка…
— Это мои, — ответила я. — Из семечек вырастила. Правда, что ты так смотришь, не веришь? Мы раньше жили у соснового парка. Вот, я выковырнула из шишки семена, причем шишка-то была старая, в детской студии мы что-то из них мастерили… Год они росли у меня в баночке от сметаны, а потом я посадила их вот здесь, укрывала от дождя зачем-то. Они когда маленькими были — вылитые ершики для посуды… Могу фотографии показать! Там они мне по пояс.
— Я верю, — серьезно сказал Денис и осторожно обнял меня за плечи. — Я теперь понимаю, почему ты не хочешь продавать дачу. Невозможно расстаться с ними, да?
— Да, — ответила я. — И яблони эти… Ты смотри, яблок сколько! Они ведь умирали. Я в позапрошлом году чего только не делала, и воском замазывала, и купоросом поливала, и удобряла, а с них кора сходила клочьями, сохли на глазах… И вдруг — новые побеги, и яблоки! А там вот черешня, будешь?
— Нет. У меня аллергия, — напомнил он. — Никакой вишни и черешни, клубники и красной смородины. Помидоры я тоже только в супе перевариваю, помнишь, говорил?
Он об этом не говорил, если на то пошло, но я вспомнила, что в салате он помидоры не ел никогда, болгарский перец тоже, кетчуп не употреблял, а я вот любила. И борщ он не ел.
Все это было красного цвета. Только я не знала, о чем это может говорить.
* * *
— Ложись тут, — сказала я, — это дедова тахта, она самая большая… Ну и, Ден, всех удобств — ведро на крыльце, чтоб ночью в хозблок не переться, там у нас туалет типа сортир. Переживешь?
— Если ты проводишь меня в лес, я что угодно переживу, — улыбнулся он. — Иди ты, я сам постелю, не безрукий.
Я ушла к себе в комнату и долго ворочалась без сна.
— Вер, ты не спишь? — услышала я вдруг и ответила:
— Нет.
— Будешь кино смотреть? Я с собой много набрал. — Он помолчал и добавил: — Тахта эта широкая, уместимся.
Будто это меня волновало!
Я уснула, прижимаясь к его плечу, широченному и надежному, не досмотрев подвигов Человека-паука, а проснулась уже одна — Денис колол дрова. Поленьев-то хватало, но хоть силы мне на колку бы хватило, я толком не умела и боялась угодить по ноге топором, вот Ден и занялся, и наколол уже столько, что до осени бы хватило.
— Ну что ты надрываешься? Мы тут на неделю, не больше, — сказала я.
— Да просто нравится сам процесс, — ответил он и улыбнулся. — Вер, я не перетружусь, честно. Поставь чаю? А потом в лес махнем…
Я поставила чайник, потом подумала и замариновала мясо на шашлык. Лето без шашлыка — курам на смех!
— Ден, давай велик возьмем, — предложила я. — У меня старый, маленький, но так тебе удобнее будет. Я ведь тебя не дотащу, не дай бог что… А кто засмеется — в морду дам, у меня не заржавеет! Я это чудище у леса к калитке пристегну и все… да и кому он нужен?
— Ну давай, — согласился он. — Идем, к вечеру дождь будет, я чувствую. Недалеко, Вера, мне нужно просто войти и выйти.
Мы просидели на черничной поляне, на старой поваленной березе битых два часа. Денис молча смотрел в небо, раскрашенное березовыми кронами, и все.
— Пойдем. Скоро гроза начнется, — негромко сказал он, неуклюже поднимаясь. — Ты любишь грозу?
— Только когда я дома. Так-то боюсь. Тут, видишь, опоры ЛЭП, подстанция рядом. Вот как долбанет в них, аж присядешь.
— Мы еще успеем печку затопить. Пойдем. Кстати, вон подберезовик. А вон там сыроежки. Соберешь?
— Ага, — обрадовалась я. — Ой, а вот белые, две штуки рядом! Ден, нам тут на целый ужин хватит! Только в руках их нести, что ли? У меня даже пакетика с собой нету.
— Да в мою кепку клади, дел-то…
Мы успели затопить и согреть чаю, когда грянуло, да так, что я с перепугу поджала ноги. Денис умиротворенно улыбался.
— Как славно, — сказал он.
— Только света нет, — фыркнула я, щелкнув выключателем.
— Да и пес с ним. У меня аккумулятор часов шесть выдержит, да и запасной есть. Будем смотреть что-нибудь?
Я помотала головой.
— Давай просто послушаем дождь. Это же не город, тут его слышно. Шишки вон падают и яблоки дождем сбивает. А?
— Давай, — тихо отозвался Денис и замолчал, а я не сдержалась и поцеловала его в щеку. Едва заметно, он мог подумать, что я просто носом сунулась.
Но он заметил.
— Вера, учти, обратно потом не отыграешь, — слова звучали странно жестко и четко, и тон был тем самым, ледяным и пугающим. Еще и молния сверкнула очень вовремя. — Когда придет время, ты спросишь трижды, а я отвечу. После третьего вопроса хода назад не будет.
— Ты знаешь, что иногда бываешь страшным? — спросила я после паузы.
— Да. А ты боишься?
— Иногда.
— Это правильно, — помолчав, сказал он уже нормальным тоном. — Все. Слушай дождь. И открой, пожалуйста, окно — после грозы так дивно пахнет…
* * *
На даче мы прожили до осени. Я моталась на велосипеде в поселок за продуктами, привезти-то можно больше, чем принести в руках, иногда — в город, отправить и получить проекты, цветы полить и рыбок покормить. Денисов мобильный интернет ловил через раз — тут ведь еще и радиополе рядом, даже приемник в плеере глохнет, когда мимо едешь. Письмо еще можно было написать, а отправить файл — замучаешься.
Через день он таскал меня в лес. Я лес не особенно люблю:
