повыше и теребят меня по этому поводу.
— Я понимаю, — согласился Афанасьев. — Если не произойдет больше никаких эксцессов с терактами или каких-либо иных провокаций по периметру нашей границы, то к вечеру, я думаю, что все войдет в обычный режим.
— Хорошо, Валери. Я тебя понял, и передам твои обещания, кому следует. До связи.
— До побачення.[83]
— Что-что? — не поняли на другом краю земли ни генерал, ни его переводчик.
— До свидания говорю, — тут же пояснил Валерий Василевич и отключился, чтобы не вдаваться лишний раз в пояснения, отчего у него вырвалась эта фраза.
Уже уходя из переговорной комнаты, не обращаясь ни к кому, Афанасьев пробормотал негромко:
— Однако же соболезнования не принес, стервец. Ладно. Ничто. Мы и это запомним… — при этом скулы его лица напряглись, а пальцы до боли сжались в кулаки.
Глава 4
I
24 июня 2020 г. Российская Федерация, арх. Новая Земля, пос. Белушья
Несмотря на конец июня, климатические особенности Заполярья, относили этот месяц к весне. Это утро было особенно теплым. По показаниям четырехметрового термометра, приколоченного еще с незапамятных времен советской власти к торцу административного здания поселка, выходило, что +2◦C если еще и не начало короткого лета, то уж точно конец весны. Утро здесь начиналось по заведенным армейским правилам, не признающим выходных и праздников, в 6 часов всеобщей побудкой, касающейся как военного, так и присланного с материка гражданского персонала. Сегодня поселок особенно напоминал растревоженный пчелиный улей. На 11 часов утра были назначены завершающие циклы грандиозного эксперимента, призванного не только открыть новые физические законы, но и решать, попутно этому, множество прикладных задач, связанных с обороноспособностью страны.
В середине восьмидесятых, отмеченных недоброй народной памятью, как года никому непонятной «перестройки», с прекращением ядерных испытаний, проводимых, в том числе и на новоземельском полигоне, жизнь в Белушьей, казалось, навечно замерла. Сначала объект покинули «яйцеголовые»[84] спецы, числящиеся за Министерством Среднего[85] Машиностроения, затем к ним присоединились военные из числа технического персонала, призванные обслуживать объект. В результате всех пертурбаций и последовавшим за ними десятилетии полной разрухи и забвения, на самом объекте и прилегающем к нему обширном полигоне, включающем в себя большое количество надземных и подземных сооружений, оставались только его бессменный одноногий комендант, в звании полковника, которого все звали просто «Митрич», да усиленный взвод солдат, приданных ему для охраны оставшегося на глубокой консервации имущества. Ногу свою он потерял еще в далеком 82-м, когда нечаянно провалился на своем снегоходе в пещеру едва прикрытую карстовыми отложениями. Сложный перелом и сильнейшее обморожение (его искали почти три дня)не дали возможности сохранить ногу, ампутированную чуть ниже колена. Однако какими-то неведомыми путями ему удалось вернуться в строй и вновь занять свое недолго пустовавшее место.
О гарнизоне забыли, да так, что полковник уже стал подзабывать, когда получал в последний раз полноценное жалованье с полагающимися «северными», пайковыми и прочими надбавками. Правда и тратить его тут было негде — единственный магазин на весь поселок прекратил свое существование еще в начале девяностых. Но и это жалованье он зачастую полностью тратил на закупку у появлявшихся в бухте, от случая к случаю «купцов»[86] дополнительного питания для солдат, очень просто объясняя свой поступок: «Кормить их надо, желторотиков. Вон у них какие цыплячьи шеи». Вот из-за такого отношения к своим подчиненным его и любили солдаты. Любили не из ложной любви, как к начальству, а как родного отца, что не жрал втихую от солдат свою офицерскую пайку. В общем, отношения командира со своим гарнизоном носили почти панибратский характер, не переходя, однако, за рамки уставных отношений. И не раз слыша за спиной, как его зовут Митричем, он только отмахивался, улыбаясь: «А что?! Митрич и есть! Седьмой десяток уж разменял, почитай». В основном, оставшиеся могли теперь только рассчитывать на раз в месяц приземлявшийся на местную полосу старенький и от того дрожащий, будто в постоянном ознобе Ил-18 из полярного авиаотряда, привозивший сублимированные продукты, почту и спирт «для протирания оптических приборов», которых, кстати, давно уже и не было. От подобных государственных, а отсюда и житейских неурядиц (через пять лет после закрытия полигона, жена полковника не выдержала и, плюнув на все, уехала к детям, которые к тому времени уже были студентами, в Воронеж). Митрич впал в состояние перманентной депрессии, кою на Святой Руси издавна лечили исключительно горячительными напитками. Впрочем, к чести супруги полковника она все это время не переставала поддерживать с ним контакт и с завидной настойчивостью звала «непутевого» мужа к себе, с обещанием всяческих «плюшек» в виде остро нуждающихся в мужском воспитании внуков. Митрич охотно отвечал на тщетные призывы супруги цитатами из великих предков, но при этом почти десять лет ежедневно напивался в лоск. Однако даже в таком неудобоваримом состоянии службой не пренебрегал, и каждый день, хоть иногда и на карачках, но аккуратно являлся к утреннему поднятию флага. А если по какой-то причине был не сильно пьян, то мог запросто сорваться среди ночи ради проверки постов и «секретов». Ну и, конечно же, как мог, он следил за дисциплиной, гоняя «срочников» и в хвост и в гриву на регламентные работы и бесконечные учения по отработке «отражения нападения на объект особой государственной важности». За это его командование и ценило. Наверху были прекрасно осведомлены о его пагубной страсти к «зеленому змию», но никаких действий по пресечению подобного рода поведения не предпринимали. Напротив, командование вопреки всем уставным правилам и логике не только не шло на конфликт с засидевшемся в полковниках пожилым мужчиной, но, напротив, казалось, испытывает к нему некое чувство подобострастия и восхищения. Для этого достаточно было знать только то, что, как упорно ходили слухи, ему — единственному во всех Вооруженных Силах специальным распоряжением по линии Министерства обороны разрешалось носить бороду. Но это были всего лишь слухи. А действительность заключалась в том, что служа на Крайнем Севере, где морозы зимой запросто стояли на отметке в -50◦С, с голым подбородком не больно-то и походишь. Вот Министерство и закрывало глаза на явное нарушение уставного вида. Тем не менее это был факт красноречиво говорящий о его авторитете в среде офицерского корпуса России. Митрич был незаменим. Никто, даже вплоть до рапорта об увольнении, не соглашался вступать в должность коменданта заброшенного объекта, да еще с такой жуткой репутацией абсолютного «края света». Поэтому, несмотря на инвалидность и все мыслимые и
