не выезжал из Франции.
Это был сокрушительный удар. Мой мозг закипал. Вокруг нас в адском вальсе кружились акулы. Кто мог знать имена моих бывших подруг? И тут меня озарило.
— Нарцисс, в юности я вел дневник! И отмечал в нем все свои связи.
— Ты ставил им оценки? А сколько ты поставил Джанет Бун?
— Не передергивай… В любом случае, я уже давно перестал в него что-либо записывать.
— И где же он, этот пресловутый дневник?
— В ящике моей прикроватной тумбочки. Там есть двойное дно. Я могу попросить Салли привести его нам, мы с ней очень близки.
— Надеюсь, что не слишком! — припечатал Нарцисс. И добавил: — Я предпочитаю обойтись без помощи Салли.
Он был прав. Некоторые вещи лучше не вверять в женские руки. Не то чтобы содержание дневника могло покоробить мою невестку, вряд ли что-то могло бы ее шокировать. Но, господи, всякий человек имеет право на свой тайный сад, и если этот сад размером со стадион «Янки», то это уже его дело, не правда ли? Я вызвался съездить за дневником сам.
— Не сейчас, — сказал Нарцисс. — Если копы тебя застанут, то заберут. Тебе лучше спать в моем кабинете. А к тебе домой съездим завтра утром. И только после этого я нанесу визит Джанет Бун.
— Ты меня выдашь?
— Я сообщу ей как можно меньше. Но я не могу скрыть от нее то, что ты мне только что рассказал.
Акулы перестали кружиться. Любовь, как и жизнь, длится недолго.
XII
На улице было хмуро и пустынно. Ночь уступала место серому рассвету, дождливая морось привносила в пейзаж какую-то липкость, приклеивала к земле дома и фонари. По утрам в Блэк-Ривере скомпрометировать себя очень трудно. Я мог не опасаться, что встречу кого-нибудь. За час до этого Нарцисс разбудил меня и сунул в руки чашку с черноватой жидкостью. Он был бодр, уже успел себя облагородить панамой цвета пармской фиалки и туалетной водой от «Фиор»{82}, которая плохо сочеталась с кофейным запахом. У меня во рту было вязко и мерзко, словно там, внутри, сдох хомяк.
Нарцисс предпочел убедиться, что копы не устроили засаду перед нашей виллой, и мы, медленно проезжая в его «крайслере», сделали под дождем еще два круга. Я хорошо знал распорядок дома. Вайли, вероятно, был занят на кухне. Салли наверняка спала. Вэнис сказала, что вернется из Флориды во второй половине дня. Что касается Герцога, если верить слабому оранжевому свету, пробивавшемуся из окошка его лаборатории, то он уже работал. У меня было достаточно времени, чтобы войти, забрать дневник и смыться.
Нарцисс высадил меня перед оградой.
— Я припаркуюсь чуть дальше, — сказал он. — Если возникнет проблема, дам два гудка. Не задерживайся.
Я забыл надеть плащ, мой пиджак из синей саржи пропускал влагу. Я с дрожью подумал о том, что такой же гадкий дождь в этот миг поливает рисовые поля в Корее. Шляпы на мне тоже не было. Я, успев вымокнуть, добежал до дома, поднялся по лестнице на второй этаж и вошел в свою комнату. Через окно с поднятой фрамугой внутрь проникала нарождающаяся заря, но очертания предметов оставались расплывчатыми.
Вдруг из угла, где стояла кровать, послышался вздох. Я вздрогнул. Кто-то щелкнул выключателем, и комнату залило ярким желтым светом.
— Это ты, Фрэнки-бой?
На кровати в очаровательном постельном беспорядке, растянувшись, лежала Салли. Простыни были откинуты, и я увидел длинные стройные ноги, подтянутый живот, упругие груди с топорщащимися сосками под шелковым дезабилье цвета ракушки. И растрепанные волосы. Все вместе весьма миловидно.
— Ты наконец решилась снять траур? — улыбаясь, спросил я.
Салли засмеялась. И было от чего: со мной не соскучишься, сплошная умора.
— Я знала, что ты вернешься, — сказала она и, прищурив свои большие черные глаза, с кокетством кокотки добавила: — Неужели сестренку даже не поцелуешь?
Момент для того, чтобы отвлекаться, был совсем неподходящий. Но я все равно подошел к ней и по-братски расцеловал ее в обе щеки. Она состроила обиженную рожицу, как маленькая девочка, которая сделала глупость и сама себя наказала, отправив в угол.
— Я очень спешу, ангел мой. Братские излияния отложим на потом.
— Обещаешь? — уточнила она.
И, полностью откинув простыню, совершенно нецеломудренно вытянулась.
— Во что ты опять впутался, Фрэнк?
Да, она была женщиной, я согласен, но если не можешь никому довериться, то чувствуешь себя страшно одиноким. И я изложил ей свое веселое положение и уточнил, что для пущей радости у меня на хвосте сидят копы.
Салли ничего не сказала. Как всегда, закусила нижнюю губу. Ей это было к лицу, но выдавало нервозность. Она резко щелкнула зажигалкой и закурила сигарету с ментолом. Я присел перед тумбочкой, открыл ящик и выдвинул дно, чтобы добраться до тайного отделения. Оно было пусто. Я присвистнул.
— Салли, в этом ящике был дневник. Ты не знаешь, кто его взял?
— Дневник? Ты уверен, что он был здесь?
Я не ответил. Мы бросились беспорядочно все перерывать. Полный хаос. Мы открывали ящики, шкафы, книги. Когда я вывернул карманы своего полковничьего кителя, чья задубелая ткань пахла смертью, меня передернуло от омерзения. Моя стальная рука в перчатке задрожала. Голова закружилась, сознание словно помутнело. Меня будто парализовало.
Кого мог заинтересовать этот дневник? Здесь нас жило всего шестеро. Было еще рано, но большой белокаменный дом постепенно пробуждался.
Дождь приостановился, не иначе как передохнуть. Хьюго с маниакальной тщательностью уже надраивал «кадиллак».
— Я обыщу комнату Вайли, — сказала Салли, надевая халат. — Сейчас полседьмого, он на кухне. Аты займись комнатой Хьюго.
Комнаты Вайли и Хьюго находились на последнем этаже, в западном крыле. Комната шофера была маленькой, безупречно убранной мансардой, оклеенной бело-зелеными полосатыми обоями, с паркетом в английском стиле. Там стояли простая медная кровать, грубо сколоченный стол, служивший ему в качестве письменного, и старый стул с соломенным сиденьем. Книжную полку загромождали детективы с потертыми обложками. В одной из полуоткрытых книжек жирной карандашной чертой был подчеркнут симпатичный отрывок с описанием пытки. На камине, в рамке — фотография ребенка в школьной форме, похожего на Хьюго. На стене — деревенский пейзаж, который когда-то находился в столовой и со временем надоел моей матери. Я не нашел ничего ни в шкафу, ни в карманах висящей там одежды. Под кроватью обнаружил Библию на польском языке; согласные сбивались в кучки, отчего рассказываемая в ней чушь становилась еще и непонятной. Оказывается, Хьюго был не только скрытным человеком, но еще и папским святошей. Он поступил на службу к
