Но я представить не могла, что на месте Арсена был бы кто-то другой. Так яростно сдерживающийся. Так осторожно двигающийся. Так бережно обнимающий.
«Мон Шерр, если ты не умеешь быть нежным, значит в мире просто не существует нежности…»
Ямпольский позвонил своему партнеру, Ринату Маркелову, и попросил освободить для нас загородный отель. Я так поняла, отель принадлежит этому Ринату. И мы с утра сразу поехали сюда.
Арсен подходит сзади и притягивает меня к себе, вдавливаясь всем телом. Я запрокидываю голову, и мы целуемся.
— Доброе утро! Моя бриллиантовая девочка сегодня кормит меня завтраком?
Разворачиваюсь к нему, указываю на сэндвичи и беззвучно говорю, стараясь, чтобы вышло разборчивее:
«Вкусно».
Он обхватывает ладонями мое лицо, трется небритой щекой и мурлычет в ухо:
— Мне другое вкусно, я тебя хочу на завтрак.
Мы уже так «завтракали» на столешнице несколько раз, и «ужинали» тоже. Я уступаю ему, сама уже соскучилась с ночи. Потом мы завтракаем по-настоящему, целуемся, Арсен рассказывает, куда сегодня пойдем гулять.
— Сейчас, только включу телефон, надо сделать несколько звонков.
Он старался отключать телефон, чтобы нас никто не трогал. Сразу же вразнобой звучат разные оповещения, он открывает одно, и у меня пересыхает во рту.
Его лицо становится похожим на гипсовую маску, он сам весь будто каменеет, взгляд застывает. Я пугаюсь, заглядываю в его глаза и вижу, как оттуда медленно уходит жизнь. Они смотрят на меня, но там нет ничего кроме пустоты и безразличия.
Арсен поднимает голову и говорит куда-то в сторону, его голос звучит глухо и безжизненно.
— У моего сына вчера был день рождения. А я забыл…
Моментально начинаю чувствовать себя разлучницей. Беру его за руку, Арсен отводит взгляд. Так хочется сказать ему, что мне тоже очень больно, что мне ужасно жаль его маленького мальчика. Что мы можем сейчас поехать вместе на кладбище, и что я хочу разделить его горе и боль.
Но сказать я ничего не могу, да Арсен не стал бы слушать. Гипсовая маска вместо лица делает его чужим и бесконечно далеким. Я хочу удержать его, но не могу, хочу удержать то, что между нами было, но оно ускользает, просачивается сквозь каменный фундамент и исчезает в черных от горя глазах Арсена.
Он высвобождает руку, обнимает меня за плечи и на секунду сдавливает, а потом говорит очень спокойно и ровно:
— Собирайся, Агата, мы уезжаем.
И я понимаю, что вот здесь и сейчас я навсегда его потеряла.
***
Он не стал ждать Семена, сам сел за руль. Сумку я собрала за несколько минут — перед тем, как сюда ехать, он завозил меня домой за вещами. Заезжаем во двор, я выхожу из машины, Арсен помогает мне выйти. Достает из кармана продолговатый блокнот, и я узнаю чековую книжку.
— Вот, возьми, — протягивает исписанный чек, — вернешься в Европу, сможешь снять деньги.
Я не смотрю на сумму, беру чек, рву на мелкие части и неумело бью Арсена ладонью по колючей щеке. Спазмом сводит, когда вспоминаю эту колючесть на своем теле. Он ловит мою руку и целует, в глазах вспыхивает огонь, но уже через миг они смотрят с сухим безразличием.
— Хорошо. Тогда возьми пустой чек с моей подписью. Сумму впишешь сама, — Арсен всовывает в руку бумажку, садится в машину и через миг ничего кроме ноющего ощущения между бедрами не напоминает, что он был в моей жизни.
Глава 9
Я не смогла улететь, не попрощавшись. Хоть билет взяла в тот же день. Мама удивилась, что я так мало побыла, правда, она больше любила сама ко мне приезжать. Зато очень расстроился трехлетний Януш.
Малыш привязан ко мне, я его тоже очень люблю, иногда мне кажется, что это мой сын. Мы почти каждый день с ним говорим по видеосвязи, он рассказывает мне все свои новости, я слушаю и шлю ему воздушные поцелуйчики. Все время, пока я здесь, брат ходил за мной как приклеенный, а тут мало того, что Арсен увез меня на неделю, так теперь я и вовсе собралась уезжать.
Пришлось придумать себе срочные дела. Рассказывать об Арсене не хотелось, а оставаться с ним в одном городе было невыносимо. Знать, что он дышит этим же воздухом, ходит по этим же улицам. Хорошо, не ходит — ездит…
Ломала голову, какую память оставить о себе, пока меня не осенило. Спросила у мамы, где папины инструменты, она ничего не выбрасывала, я знаю. После развода с Геной, который попал под амнистию, освободился раньше и исчез за горизонтом, мама стала очень трепетно относится ко всему, что связано с отцом.
— Вот здесь они, Агата, в кладовке, я специально все для них освободила.
Достаю с полок увесистые коробки, разбираю, раскладываю на столе. Маленький Януш крутится вокруг, ему все интересно. В одной из коробок нахожу игрушки, подаренные в детстве папой — куклу и плюшевого зайца. На глаза набегают слезы — я помню, как папа учил меня, что старые игрушки выбрасывать нельзя.
— Это же не просто куски ткани, набитые ватой, дочка, — говорил он, — это друзья. Пообещай мне, что никогда не выбросишь их, будешь хранить как память о своем детстве и своем старом отце. Обещаешь, Агатка?
Конечно, я обещала. Сначала они сидели на самом почетном месте у меня в комнате, потом переехали в его мастерскую, а потом отец и вовсе сложил их в коробку и спрятал на антресоль.
Вдруг особенно остро понимаю, как мне не хватает отца. Достаю игрушки, ладони покалывает, даже сейчас им тепло от воспоминаний. Тепло разливается по телу, доходя до сердца, и немного становится легче.
«Спасибо, папочка, ты всегда мог меня утешить».
Еще немного стою, держа в одной руке куклу, в другой зайца, а потом возвращаю их в коробку. Пускай хранятся тут, пока я буду работать.
Я хочу сделать Арсену запонки. У меня есть красивый эскиз, и хоть я больше специалист по камням, чем ювелирный мастер, но на запонки меня хватит. Осталось подобрать камни. Нахожу свою брошку в виде трех орешков и достаю оттуда два камня.
Это агат, полудрагоценный камень. Но я не собиралась делать для Арсена дорогую вещь, я хотела, чтобы это было просто красиво и напоминало обо мне. Его пустой чек с подписью я изорвала на мелкие клочки. Пускай у нас все началось с денег, с аукциона, но эта неделя, которую мы провели вместе, к деньгам не имела никакого отношения.
Я вспоминаю его каждый час, каждую минуту. Ношу закрытую одежду, чтобы мама не видела засосы и синяки там, где Арсен сжимал меня руками — по отпечаткам его пальцев на моей коже вполне можно делать дактилоскопическую экспертизу.
Так и работаю, ощущая то охватывающий с ног до головы жар, то леденящий холод, то покрываясь мурашками. Что он мне скажет, когда увидит? Не хочу навязываться, он сказал мне, что ничего не может обещать, я знаю, что он до сих пор тоскует о своей семье. И что мне нет места в его жизни, тоже знаю. Я лишь хочу попрощаться.
