— Папенька, — медленно произнес он, глядя в темные глаза отца. там кровавым пожаром полыхала ярость.
— ты! — прошипел король, — знаешь, что? Это уже чересчур!
— Лафия — умелая любовница, — спокойно ответил Эдвин, — и жениться я на ней не собираюсь.
он внимательно наблюдал за выражением лица монаршего родителя. И, к удивлению, ничего, кроме брезгливости, не увидел.
— не неси чушь, — процедил король так, что любой другой бы уже хлопнулся в обморок от ужаса. Эдвина, однако, так легко не возьмешь.
— тогда я не понимаю…
— И ты смеешь врать мне? мне, королю?!
— Да в чем моя вина-то? — Эдвин развел руками, — объяснил бы для начала!
И моргнул при виде собственного кинжала, который появился в руках отца.
он держал его, обмотав платком лезвие, которое, к слову, было замарано кровью. Хрусткий ледок в груди превратился в ледяной ком, ощерившийся иглами. но показать свой страх? Да ещё и человеку, которого и отцом — то язык не поворачивается назвать?
— Что это? — процедил он, кивая на кинжал.
— ты зашел слишком далеко, сын, — глаза короля метали молнии, — я думаю, что мало порол тебя в детстве…
— Достаточно.
— не достаточно, — король хмыкнул, — почему бы не сознаться? не облегчить совесть?
— Да в чем ее облегчать — то?
— например, рассказать мне о том, какого верга ты зарезал барона Велье.
Эдвин перевел взгляд с кинжала на отца.
ты же шутишь, правда?
но нет, король был совершенно серьезен. И страшно зол.
— Я его и пальцем не тронул, — растерянно сказал Эдвин.
И неожиданно щека расцвела едкой болью. Эдвин потер ее — ну вот, схлопотал оплеуху от папеньки, теперь уже на глазах солдатни. Что за невезение?
— Врешь! — рявкнул король, — все видели, как дочка Велье дала тебе пощечину на балу, и все видели, как потом семья барона уехала. А ты, ты где был потом, сын?
И на Эдвина снизошло совершенное, полное спокойствие. Лебезить, суетиться — значит доказывать собственную вину в глазах короля.
И он сказал единственное, что казалось правильным в этот момент.
— Я ушел с бала, а потом со своими людьми поехал домой. Сюда, то есть. ну, знаешь, оставаться там после того, как тебя отхлестали по щекам — так себе идея.
— Врешь, — голос короля упал до хриплого шепота, — ты поехал… в сопровождении своих людей, да. только не домой. Вы догнали семью Велье и убили их. твой нож достали люди герцога из груди барона.
— Люди герцога? — переспросил Эдвин.
А сам подумал — зачем герцогу убивать собственного нищего родственника?
— Люди герцога, — повторил отец, — это чересчур, Эдвин. Слишком даже для тебя.
— так ведь я ничего не сделал.
— не нужно, — король скривился, но его глаза полыхали на бледном лице, — надо думать, перед тем как творить такую дичь. А теперь… Что я могу сделать? Герцог — не крестьянин. Я не могу играючи заткнуть рот ему и его сторонникам. между прочим, он тоже нашей крови. Посему ты отправляешься в темницу.
«но ведь ты не серьезно, нет?»
— отец… — прошептал Эдвин, — это какая-то чушь. Все это. неужели ты не видишь, что меня подставили? Что нас подставили? Да возьми ты, допроси кого-нибудь из моего отряда, ну? Хоть Крысу, хоть…
И осекся под тяжелым взглядом отца.
— мои люди не видели более никого из тех, кому была поручена твоя охрана. никого из них нет при дворе. никого.
— Да как же — нет? Все они… Все четверо, они были здесь!
— но их здесь нет, Эдвин, — прошипел король, — допрашивать некого. И никто не может подтвердить того, что это не ты разделался с неугодной тебе семьей. И все из-за пустяка.
— ну, не так, что бы пустяк, — задумчиво пробормотал Эдвин.
«Думай, думай!» — проговорил он про себя.
Происходило что — то непостижимое и непонятное. Куда делись его люди? Почему? Какая отвратительная, просто ужасная подстава. И почему отец верит? ну, боже мой, это ведь очевидно, что кто-то расправился с Велье, а на него, Эдвина пытается свалить вину. Стоп. А почему — кто-то? Герцог, чтоб его верги под землю утащили. тут и думать особо незачем.
— Я женюсь еще раз, — в действительность вернул хриплый, надтреснутый голос короля, — и у меня будут еще наследники, понятно? не нужно считать себя исключительным. Я скорее пожертвую оболтусом, не понимающим, что творит, чем доведу страну до междоусобицы. так что ты, сын, пока что отправляешься в тюрьму.
— Понятно, — сказал Эдвин и сам поразился собственному спокойствию, — и надолго ли?
— До суда, — осклабился король, — тебя будут судить.
Вопросы… они толпились, толкались под сводами черепа.
Эдвину очень хотелось спросить отца — неужели ты пожертвуешь мной ради мира с каким-то герцогом? Ведь мы можем его убрать, без лишнего шума. Или все эти слова о тюрьме — только для солдат? ну, в самом деле, папенька…
— Подожди, — Эдвин вдруг вспомнил что-то важное, — а как же… дочка их?
— Утонула, — тяжело обрубил король, — можно подумать, ты не знаешь.
— мне кажется, ты судишь поспешно и… предвзято, — процедил Эдвин, — мне бы хотелось знать, кто тебя настроил против меня, м-м?
Король шагнул назад, освобождая дорогу гвардейцам. Кивнул на Эдвина.
— отвести его в темницу. немедленно.
— Я могу хотя бы одеться? — кротко спросил он, глядя в глаза отцу.
но король лишь покачал головой.
— незачем. Иди в чем есть. И пусть все видят, что я не бросаюсь словами.
— И герцог Велье пусть видит?
— И герцог Велье, — отрубил король, — изволь отвечать за свои действия. Убийство семьи барона — это тебе с рук не сойдет.
* * *
Пожалуй, ещё никогда в жизни Эдвин не ненавидел папашу так сильно — до зубовного скрежета, до пылающих щек. оказывается, пощечина той мелкой была цветочками по сравнению с тем, что вытворил король: стража проволокла Эдвина через весь двор, босым и в исподнем, на виду у всех, затолкала в карету сыскной полиции. Все повторилось в тюремном дворе, только наоборот: вытащили из кареты и поволокли в подвалы, снова на виду у всех, как самого обычного разбойника с большой дороги. Самое страшное, что Эдвина узнавали. Смотрели с удивлением и нескрываемым злорадством, показывали пальцами и посмеивались. Да, эти люди сочли возможным насмехаться над ним… и это он хорошо запомнил.
«Я вернусь, и вы пожалеете» — билось пойманной рыбой в голове. И все. остальные мысли превратились в густую, словно кисель, и холодную темноту.
