грузоперевозок, так как работает он только в гравитационном поле массивных объектов — планет или звёзд — и тяга его тем сильнее, чем ближе он к крупному небесному телу. Что до межзвёздного пространства, то в нём он даёт нулевую тягу. Мой дедушка говорил, что если вдруг я опущусь до того, что стану водить туер, то мне лучше сразу убить себя, как неудачника.
— У тебя был очень строгий дед, — сказала Миранда.
— Он растил меня вместо отца, — пожал Сэм плечами.
Миранда не стала спрашивать дальше. Ей принесли пирожные и свежевыжатый сок, но она уже не могла есть.
Женщина едва сидела на стуле. Лицо её стало бледнее снега, а на лбу выступила испарина. Взор Миранды затуманился, и она вцепилась в край стола, судорожно хватая ртом воздух.
— Да что с тобой? — не на шутку забеспокоился Сэм. — Неужели из-за повреждённой таблетки?
— Нет, — прошептала Миранда. — Это нужно прекратить немедленно. Мне физически плохо от этой музыки. Она просто выносит мне мозг.
— А, — успокоился мужчина. — Это на тебя так действует дистракт. Когда-то я тоже не мог его слушать. Знаешь, он как музыкальный Рагнарёк — сумерки богов для какого-то отдельно выбранного жанра. Когда наш мир падёт и ангелы вострубят о начале Страшного Суда, готов поспорить, трубы будут играть дистракт.
— Почему эта музыка такая противная? — спросила Миранда слабо.
— На самом деле, она математически божественна, — возразил Сэм. — Она берёт самые лучшие, самые оригинальные черты конкретного жанра — в случае джаза это импровизация, свинг и синкопирование — и, усиливая их, доводит до совершенства, но не останавливается и усиливает дальше — по собственным музыкальным законам — до тех пор, пока они не становятся омерзительной, искусственной и бездушной какофонией.
Отпив кофе, Беккет продолжил:
— Всё, что я любил и ценил в джазе, всё что когда-то грело мне душу… Всё сгорело в пожаре дистракта и осело жирным пеплом на трепещущем от боли сердце… В этом есть своё темное удовольствие, но я вижу, ты пока не готова принять его. Я скажу, чтобы они прекратили экзекуцию.
— Наконец-то, а то меня скоро вырвет, — через силу улыбнулась Миранда. Сэм пошёл к музыкантам.
Подойдя к Роберто Бертольди, Беккет положил тому руку на плечо. Джазмен обернулся — на его сосредоточенном лице застыло страдание. Очевидно, человек подходил к своему делу с душой. Сэм дал знак, чтобы музыканты остановились.
— Это было нестерпимо прекрасно, господа. Браво, маэстро. Браво, — воскликнул детектив и захлопал в ладоши.
— Рад, что вам понравилось, — устало сказал Бертольди.
— К несчастью, моя спутница раньше не слушала дистракт. Её начинает подташнивать. Боюсь, вам придётся закончить, — попросил Сэм.
— Только ещё начинает подташнивать? — изумился Роберто. — Тогда у вас очень крепкая спутница. Обычно людей рвёт гораздо раньше.
— Да, вы правы. Похоже, она очень крепкая. Я не возражаю, если вы спишете с моего счёта столько, сколько сочтёте нужным. Я никогда раньше не сталкивался с таким мастерством, поэтому просто не представляю ваших расценок.
— Благодарим от всей души, — повеселел Бертольди. — Передавайте наши извинения вашей даме.
— Непременно передам, — Сэм кивнул музыкантам и вернулся за столик к Миранде.
Та потихоньку оживала.
— Зачем ты так со мной? — спросила она.
— Это была проверка, — сказал Сэм.
— Проверка чего?
— У тебя очень сильная психика. Практически на грани человечески возможностей. Полчаса дистракта без подготовки, а ведь им пытали преступников и шпионов! Теперь я знаю — что бы ни случилось во время нашего расследования, ты сможешь сохранить самообладание и не грохнешься в обморок даже при виде… ну не знаю… горы выпотрошенных трупов.
— Не дай Бог нам такое увидеть, — содрогнувшись, ответила Миранда. — Что теперь?
— Теперь, когда мы наконец-то утолили голод, пора заняться делом, — Сэм взял стул и, обойдя с ним стол, подсел к Миранде. — Открывай список посетителей Клементины. Будем анализировать.
— Прямо здесь и сейчас? Я так устала и хочу полежать, — заныла Миранда.
— А что тянуть? — Сэм был непреклонен. — Давай выводи список на экран.
— Ладно, — сдалась помощница и открыла меню болталки: — Вот список с предысторией месячной давности. Прежде чем Экзархия что-то заподозрила, преступник успел укокошить девять человек. Все жертвы тут выделены цветом и проставлена последовательность убийств. Я уже успела пробежать глазами по списку, и вот, что я заметила — к святой Клементине едут со всего северного полушария, но жертвами преступника стали только жители Сидонии. Получается, что убийца ограничивает себя одним городом.
— Возможно, он местный, — предположил Сэм. — Это уже зацепка.
— В Сидонии шесть миллионов населения, — напомнила помощница. — Не такая уж и зацепка.
— Дай-ка я посмотрю список, — Сэм забрал у неё болталку и углубился в изучение списка. Тот представлял собой подробную таблицу. Некоторые столбцы вызвали у детектива удивление — например, «криминальное прошлое» и «особые обстоятельства».
Довольно скоро у него появились первые мысли:
— Смотри, преступник убивает не подряд по списку. Да он и не смог бы, потому что Клементина всё равно принимает людей быстрее — до двадцати человек за день, она сама сказала. Как правильно заметила наша святая, мы не можем утверждать, что преступник опускается к концу списка или поднимается к его началу, пусть даже и с пропусками. Он скачет по списку туда-сюда и обратно. Очевидно, что при выборе следующей жертвы он руководствуется не порядковым номером в списке, а каким-то иным принципом. Вероятно, у него есть некий фильтр.
— В каком это смысле «фильтр»? — попросила разъяснения спутница.
— Допустим, преступник может убивать только женщин или только голубоглазых, — Сэм привёл в пример первое, что пришло ему в голову. — Нужно понять, по каким критериям он выбирает своих жертв, отбраковывая всех остальных.
— Может, богатство и социальный статус? — вбросила гипотезу Миранда.
— А давай посмотрим, — Сэм стал прокручивать записи. — Первый убитый — директор строительной компании, занимающейся возведением частных куполов класса «чёрная икра». Фирма является подрядчиком Экзархии. Возраст — сорок пять лет. Заявленная болезнь — облысение.
— Это шутка такая? — хмыкнула Миранда.
— Тут так написано. Наверное, мужик комплексовал по этому поводу. Хотел, чтобы Клементина вернула ему гриву жеребца, как в молодости. Он должен был попасть
