class="p1">Я пожимаю плечами.
— Видимо, да.
— Ты знаешь, что это значит?
— Я ничего не знаю. — Утомление и взвинченность растут с каждой секундой. — Сколько раз еще повторить, чтобы ты понял?
— Пока не выполнено второе задание, можно отказаться от игры. А теперь ты обречена, — сообщает пиковый король и гадливо морщится.
Глава 9. Оказаться бомбой замедленного действия
Всю дорогу до штаба я сижу, как на муравейнике, — бесконечно ерзаю, верчусь и чешусь. Меня с немыслимой силой влечет к свитку. Наверное, что-то подобное испытывают алкоголики при виде бутылки. Развязать ленту трясущимися от нетерпения пальцами, поскорее впиться глазами в текст и узнать, какое оно — третье испытание. Я закусываю губу.
Клим, разумеется, не позволил мне прочитать задание. Спрятал свиток обратно в пиджак, устроился рядом с сатиром и вновь погрузился в дрему. Какой, однако, сонливый король.
Хосе бросает на меня взгляды, полные сочувствия и понимания. Наверняка он в свое время испытывал те же чувства, что я сейчас. Раз Хосе принадлежит к масти, значит, когда-то он тоже искал свитки и выполнял задания. Вроде сатир объяснял так: сделаешь все, что требуется, — войдешь в тайное общество. Станешь одним из пик, черв, треф или бубен. Будешь служить Смерти.
По коже катится озноб, и я прогоняю его привычным способом — впиваюсь ногтями в руку. На предплечьях растут и растут ссадины. Скоро живого места не останется.
Меня совершенно не тянет вступать в дурацкие отряды убийц, но развернуть свиток, узнать задание и немедля кинуться его выполнять — тянет! Да так, что ноет сердце.
За окном летит сине-золотой Питер. Вечерний, фонарный. Преодолев очередной мост, мы проносимся мимо сфинксов: лица людей, тела львов, островерхие шапки (а может, короны). Веселая троица туристов пьет шампанское, привалившись к постаменту левого сфинкса. Запрокидывая головы, они вглядываются ему в глаза и смеются.
Совсем скоро и сфинксы, и люди остаются позади, но я успеваю запомнить выражения их лиц. Мне кажется, что и те и другие счастливы, хоть и по-разному. Мне хочется к ним. Хочется тоже быть счастливой.
У всех есть несбыточные мечты. Вот моя.
Мы ныряем в каменный мешок двора. Машина останавливается, и Хосе окликает Клима:
— Подъем! Мы дома.
— Ва-а-аська, — тянет сатир, и я не сразу соображаю, что он имеет в виду Васильевский остров. — А я-то думал, вы обитаете на углу Гороховой и Малой Морской.
— Это еще почему? — удивляется Хосе.
— Потому что там жила пиковая дама Пушкина, — поясняет Клим.
Натянув пиджак и прихватив трость, он выскакивает из машины.
Иногда движения пикового короля ленивы и вальяжны, но порой он выглядит как человек, выпивший шесть-семь чашек кофе подряд. Резкие жесты, блеск в глазах. Адреналиновая лихорадка.
Я не успеваю открыть дверь — Клим, обежав машину, распахивает ее. Вцепившись мне в плечо, он буквально выдергивает меня наружу и тащит к дому. Запах мяты настойчиво лезет в ноздри: судя по интенсивности, пиковый король предпочитает не просто жвачку, а настоящие листья перечной.
— А как же сатир? — негодующе пищу я.
Клим не удостаивает меня ответом.
Поставив машину на сигнализацию, нас нагоняет Хосе.
— Твой приятель пока посидит в «субарике», — говорит он. — Не беспокойся о нем. Ему не надо ни есть, ни пить, ни в туалет, так что никакого вреда не будет.
Я оглядываюсь через плечо, вижу рогатого, прильнувшего к оконному стеклу, и мне становится не по себе. Стоит признать, в компании сатира я чувствую себя куда спокойнее и увереннее. За этот бесконечный безумный день я успела привязаться к рогатой нечисти. Вот что делает с людьми нехватка друзей.
По разбитым ступеням, покрытым окурками и плевками, Клим, Хосе и я поднимаемся на третий этаж. В подъезде пасмурно и пахнет так, что щиплет глаза: жареный лук смешивается с кошачьей мочой. Можно решить, что дом нежилой, но со всех сторон из-за хлипких дверей доносятся звуки: собачий лай, детский плач, ругань. Шум печальной и трудной жизни.
Король уже не стискивает мое плечо. Теперь он тыкает в спину набалдашником трости, и я чувствую себя пиратом во вражеском стане — иди, иди по жердочке, а когда она кончится, упадешь в океан и окажешься в пасти акулы.
Дверь, возле которой мы останавливаемся, обита черным дерматином и окутана тишиной. Хосе долго ковыряется с замком, и вот наконец раздается скрип петель. Получив очередной тычок в спину, я шагаю через порог. Оказывается, тишина была лишь иллюзией — по квартире разливается музыка. Прекрасная музыка! Кажется, где-то там, за темным хребтом коридора, простираются зеленые холмы, жуют траву овечки, а пастух выводит на дудочке хрустальную мелодию. Хосе быстро захлопывает дверь, будто боясь, что музыка выплеснется в подъезд и смешается с грязью.
Доносится щемящее, тихое «ту-ру-ру», и мелодия смолкает. По полу шлепают босые ноги, раздается странное бряцание, и в прихожую выныривает нечто блестящее и переливчатое. Клим зажигает настольную лампу, стоящую на полу, и я изумленно ойкаю.
Передо мной — парень, одетый в кольчугу из булавок и леопардовые шорты. На голове у него сине-лиловый парик, похожий на новогодний дождик, а губы неаккуратно вымазаны фиолетовой помадой.
— Агриппина, это Венечка. Венечка, это Агриппина, — говорит Хосе, стаскивая ботинки.
— Возможно, нам придется ее убить, — добавляет Клим.
— Можно просто Грипп, — говорю я Венечке, не реагируя на реплику короля.
Венечка смотрит на меня в упор и едва заметно улыбается. Лицо у него — прямо как у сфинкса на набережной. Встряхнув дождиком и поведя плечом, он поворачивается к Климу и напевно произносит:
— Венедикта нет, я за него. Не отказывайтесь от моей помощи, мальчики. Я ведь чувствительная натура. Своего рода спиритуалист. К Елене Петровне Блаватской[5], покойнице, вхожа была. Запросто разгадаю, кто перед нами: змеюка подколодная или приличная барышня.
— Лидия Романовна, — вежливо, но твердо говорит Клим, — позовите, пожалуйста, Веню. Мы не сомневаемся в ваших способностях, но сейчас нам нужен именно он. Очень нужен.
— Даже не знаю, дозовусь ли. — Следует глубокий, томный вздох. — Венедикт ушел давно, на закате…
— Он только что был здесь. Я слышал флейту.
Венечка — или Лидия Романовна? — поджимает губы.
— Бесчувственный вы человек, Клим Игоревич, доложу я вам. Минуточку только и побыла, а уже выпроваживаете. Впрочем, у меня такое чувство, — Лидия Романовна хлопает Венечкиными ресницами, — что вы хотите, нет, жаждете, чтобы я осталась, но не смеете…
— Лидия Романовна! — обрывает Клим. — Опять вы за старое!
— Да как вы можете повышать голос на женщину! — Руки заламываются, глаза закатываются. — А я-то считала вас порядочным юношей!
— Разувайся и пойдем на
