кресло и тяжело выдохнул:
— Угрозы… Опять угрозы… А рука дамы… Кто же эта дама?
— Вам опять угрожают? — раздался вдруг голос стоящего у двери господина в чёрном плаще и треуголке.
Азарьев так и вздрогнул, сев прямо:
— Марков?… Вы снова появляетесь, как приведение?! Я же просил без доклада не приходить… Я бы хотел ещё для дочерей пожить…
— Боюсь, именно из-за этого Вы лишаетесь единственного сына, — улыбнулся Марков и, положив треуголку на стол, сел в соседнее кресло.
— Вы что-то уже узнали? — с надеждой ждал Азарьев ответа, но Марков смотрел внимательно и молчал ещё немного.
— Всё проще, чем думалось, — сказал он, а рукой стал постукивать по столу. — Игрок, растратчик денег, как Вы говорили дочерям, готовит выкуп, чтоб отец его выложил крупную сумму, а лучше и вовсе все сбережения, которые упрятал от сына пока в неизвестном месте. Да и дама нечто знает…
— Вам, вижу, действительно, многое известно. Как? — смотрел с подозрением Азарьев. — Как удалось Вам пробраться сейчас в дом, подслушать мою беседу с дочерьми? А о сбережениях? Кто вдруг сообщить мог сию информацию?
— Ваш игрок сам и сообщает о том своей любовнице, — указал Марков на письмо в руках Азарьева. — Не о том ли Вы получили угрозы, написанные рукой как раз её?
— Я понятия не имею, о ком Вы говорите, — смотрел поражённый новостями Азарьев.
— Я это тоже знаю, — кивнул Марков. — С этого дня Ваш дом и Вы будете находиться под нашей охраной.
— Что?! — поднялся Азарьев с широко раскрытыми глазами.
— А что это Вы удивляетесь так, Павел Александрович? — поднялся Марков. — Не Вы ли обратились к нам, чтобы выяснили, кто ворует деньги и вещи, кто угрожает да чем занимается Ваш сын? Не Вы ли? Да и мне важно, чтоб больше ничего из этого дома не пропало. Бумаги те ещё здесь?
— Я… Конечно же они ещё здесь, — смотрел неотрывно в его глаза тот, и Марков продолжал:
— Стоит проверить… Неужели Вас удивляет правда, о которой Вы же сами и догадывались?! Буду краток, дабы не ранить сильнее… Ваш сын готовит покушение на Вас и приёмных дочерей. Он не остановится ни перед чем, лишь бы заполучить всё.
— Оставьте его, — Азарьев, будто сдался, сел обратно в кресло.
Его взгляд блуждал растерянно. Сам он казался уставшим. Жизнь будто бы была чернее прежней. Оставалось только одно — покориться бьющемуся сердцу и… продолжать жить…
Укрывшись в спальне, его приёмные дочери могли только догадываться о том, что он переживает. Обе, переодетые, готовые ко сну, стояли у штор окна и подглядывали за каретой, стоящей в ожидании у входа…
— Может там ещё кто сидит? — вопросила Юлия.
— Зря мы согласились на уговоры воспитательницы стать дочерьми Азарьеву, — прошептала Алёна. — Нечистые дела здесь творятся.
— Как я скучаю по ней, — вздохнула Юлия. — Она всё же была нам, как мать… А девочки все… Мы все были, как сёстры. Так было весело, хорошо.
— Тебе ли говорить о том, как было хорошо? — удивилась Алёна. — У тебя ведь теперь есть милый Гаспаро.
— И ты мечтала вырваться. Не меня одну вини, — взглянула с возмущением сестра, и Алёна тут же замахала рукой на окно:
— Смотри! Этот человек уходит! Он вновь был здесь!
Они обе украдкой наблюдали, как Марков сел в карету, и та увезла его прочь…
Глава 23
Всю ночь Юлия спала неспокойно. Разные мысли становились всё глубже, ярче, мучительнее. Она уже и сама перестала понимать, о чём думает и что так тревожит. Собравшись скорее, заглянув в спальню сестры, Юлия видела, как та крепко спит…
Накинув на плечи шерстяную шаль, Юлия тихонько вышла в сад и остановилась в стороне. Она видела прогуливающихся по саду и у ворот гвардейцев и становилось вновь тревожно…
— Надо покорно выносить испытания, — прошептала Юлия.
Она только успела убрать от лица мешающийся из-за ветра локон волос, как увидела направляющегося к ней от дома Льва Азарьева.
— Доброго утра Вам, — поклонился он и взял за руку. — Вот и свиделись мы. Остаётся ещё познакомиться поближе и с сестрой Вашей… Тогда заживём, может быть…. как родные… Все вместе.
— Вы, — сглотнула Юлия.
— У меня были когда-то сёстры, — поцеловал Лев её руку, а в глазах читал уже, что она о том знает. — Расскажите о себе? Откуда? Где росли?
Он задавал вопросы, слушал рассказ Юлии о жизни под крылом воспитательницы и казался заинтересованным. Будто был крайне увлечён рассказом, неравнодушным, заботливым. Всё больше и больше, прогуливаясь подле него, Юлия чувствовала себя более открытой.
Видя её, улыбающейся, доверчиво отвечающей крутящемуся вокруг и целующему её ручку Льву, сошедшая с прибывшей к дому коляски воспитательница остановилась на месте. Она неотрывно следила, как Юлия и Лев всё дальше удалялись по саду, а тревога росла…
— Он мне ответит, — прошептала гневно воспитательница и поспешила пройти в дом.
Даже не заметила вышедшую с книгой у груди из библиотеки Алёну, которая с удивлением проводила её взглядом. Воспитательницу дворецкий привёл в кабинет, где в тот час находился хозяин дома, а Алёна тут же заподозрила неладное… Она поспешила выйти в сад и резко остановилась, заметив беседующих там сестру и названого брата…
— Ишь, как мило речи ведёт, — усмехнулась Алёна, но, продолжая наблюдать, устроилась лежать на травке под яблоней читать книгу, с которой так и пришла сюда из библиотеки.
За нею, за Юлией с молодым Азарьевым стала наблюдать из окна кабинета воспитательница. Она сразу, как вошла в кабинет к хозяину дома, направилась к окну… Удивлённый такому поведению гостьи Павел Александрович махнул рукой дворецкому уйти и медленно поднялся из-за стола:
— Анна Романовна?… Голубушка?… Душа моя?… Что же так посмело разволновать Вас?
— Вы вот всё сидите, всё в делах, — строго говорила та, глядя в окно, куда и указала рукой. — А мои девочки… Что ждёт их? Вы клялись, что сделаете их самыми счастливыми!
— И я выполню своё обещание. Сначала нанял им гувернантку, но потом передумал, отослал её. Счастье их, понял, в ином, — кивнул Павел Александрович. — Но объясните же мне, наконец, что произошло?
— Вы прекрасно знаете, кто я! — повернулась во всей строгости Анна Романовна, а собеседник сразу вставил свои слова, заставив тем самым её пока не продолжать речи:
— Знаю, голубушка, знаю, милая! Как не знать сестры фрейлины самой императрицы Марии Фёдоровны?!
— Мне не нравятся ухаживания Вашего сына за моими девочками! — заявила с нескрываемым недовольством Анна Романовна.
— Они теперь мои, голубушка, — смотрел удивлённый Павел Александрович, а на лице его появилась добродушная улыбка.
Он скорее подошёл
