Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
— Что?!
— Да. А что тебя так удивляет?
— Ты и армия?
— Ну, слушай, служба у меня была, конечно, своеобразная. С утра пораньше начальник подразделения, раздавая задания на день, в конце взвывал: «Райцер! На занятия!» Это значило, что я должен был закрыться в отведенной мне комнатушке и четыре-пять часов отпиликать на скрипке.
— Господи!
— Но и на вышке с автоматом мне тоже случалось постоять.
— Как?!
— Да очень просто. И должен тебе сказать, что ничего ужасного, а тем более унизительного в этом не было. Армия. Как все, так и я.
— Ну, Райцер, да ты еще и в рейнджерах побывал.
— Рейнджер из меня, конечно, был еще тот, и тем не менее…
— Так почему же в конце концов Лондон?
— Во-первых, не в конце концов. Я же объяснил, что мое израильское гражданство действительно, что для Израиля я — гражданин страны, живущий за границей. Таких очень много. А почему в свое время пришлось начать искать выходы за границу?.. Видишь ли, Израиль — очень маленькая страна, не нуждающаяся в таком количестве музыкантов, артистов, писателей, художников, которое на нее свалилось. Да и, честно говоря, страна на статус мировой культурной Мекки пока что не тянет да и не претендует. Есть другие заботы. Ну а нам же нужны широкие масштабы, объемный круг общения, размах, всеохватность… — и продолжил после некоторой паузы: — Слушай, я читаю тебе лекцию, как какой-нибудь заурядный чиновник-пропагандист из израильского СОХНУТа. Давай честнее и откровеннее: в Лондоне мне удобнее, спокойнее, благополучнее. Поэтому я живу там. Все.
После ухода Владимирского Райцер еще долго сидел в глубоком, уютном кожаном кресле, еще и еще раз прокручивая мысленно детали и подробности встречи со старым товарищем. Нет, черт возьми, несмотря на огромное количество прошедших лет, они все-таки сумели найти сегодня какую-то добрую, человеческую интонацию, сумели восстановить ту ниточку, которая так прочно связывала их в годы юности. Райцер очень хорошо помнил свой последний разговор с Юрием по телефону. Он был абсолютно честен в своем нежелании создавать Владимирскому какие-то проблемы из-за общения с ним. Но это была не вся правда. Подспудно на него сильно давил непрестанный зудеж Марика Рудницкого: «Твой Владимирский — гэбэшник. Он постоянно встречается с куратором консерватории. Поосторожнее с ним». Скорее всего, Рудницкий, с присущей ему маниакальной манией преследования, безбожно передергивал, если не попросту врал. Он, с его непомерными амбициями вкупе с профессиональной несостоятельностью, и самого Райцера несколькими годами позже обозвал агентом КГБ. «Ну что, сплел в Израиле свою сеть, а теперь отваливаешь в Лондон, продолжать „благородную“ шпионскую, во славу Лубянки, деятельность?» Разумеется, все отношения были раз и навсегда прерваны. Но контактов с Владимирским это, разумеется, не возродило. И вот разве что сегодня…
Райцер подошел к бару. Плеснул себе в бокал на палец-полтора «Chivas Regal», разводить содовой не стал, еще чего, портить такой продукт! Вопиющее и беспрецедентное нарушение установленных десятилетия назад священных правил: накануне концерта — никакого спиртного. Но сегодня был особенный день. Сегодня перед глазами проплывали картинки какого-то далекого и уже, казалось бы, нереального прошлого, сегодня в подсознании всплывали какие-то полузабытые слова, встречи, даже запахи и вкусы. Сегодня необходим был допинг, который помог бы снять напряжение и спокойно уснуть. А не выспаться перед концертом — еще хуже, чем выпить.
Через десять — пятнадцать минут Райцер безмятежно почивал на широченной кровати под каким-то немыслимым псевдокоролевским балдахином.
Банальная и тривиальная формула из любого традиционного детектива: внезапные ночные телефонные звонки никогда не сулят ничего доброго. Звонок, вздернувший вскоре после полуночи едва-едва задремавшего Владимирского, не был исключением.
— Юрий Васильевич? Я не слишком поздно? Не разбудил? — Мягкий, извиняющийся и доброжелательный баритон главного администратора оркестра звучал так, как будто голосовые связки его обладателя были смазаны каким-то животворящим бальзамом.
— Именно что разбудили. А у меня, между прочим, завтра и репетиция, и концерт.
— Юрий Васильевич, примите мои искренние извинения и сожаления…
— Так, давайте не будем сотрясать воздух пустопорожними словесами. Ближе к делу. Что за срочность такая, чтобы звонить мне в первом часу ночи?
— Да никакой такой срочности! Просто мне хотелось бы уточнить некоторые детали завтрашнего распорядка дня…
— Есть какие-то проблемы?
— Ни в коем случае! В коллективе все здоровы, все в отличной творческой форме и с огромным интересом ждут предстоящего концерта.
— В чем же тогда дело?
— Видите ли, Юрий Васильевич, артисты оркестра были бы крайне заинтересованы услышать мнение маэстро Райцера не только о концертах, в которых они будут ему аккомпанировать, но и о чисто оркестровом произведении, исполняемом под вашим управлением, увертюре «Леонора».
— Что за чушь? Что вы городите?
— Юрий Васильевич, вы напрасно так раздражаетесь. Я, собственно, не предложил ничего необыкновенного. Есть вещи, о которых музыканты никогда не будут говорить со своим дирижером и художественным руководителем, но которые тем не менее их и волнуют и интересуют. Что предосудительного в том, что оркестр желал бы выслушать мнение выдающейся мировой знаменитости о своей работе? Я лично ничего криминального в этом не вижу.
— Я тоже. Но не кажется ли вам, уважаемый, что вы слишком далеко выходите за рамки вашей профессиональной деятельности? Вы умелый администратор, в этом никто не сомневается, но, может быть, все-таки не стоило бы вам так активно вмешиваться в сугубо творческие вопросы?
— Э-э-э, Юрий Васильевич, вопросы административные, творческие, да и финансовые, в конце концов, в наше время так тесно переплетены, что прочертить между ними какие-то четкие границы зачастую очень сложно.
— Возможно. Но в любом случае половина первого ночи — не лучшее время для их обсуждения. И я не имею ни малейшего желания вступать сейчас в какие-то демагогические дискуссии.
— Да боже упаси! Я и не намерен открывать никаких дискуссий. Просто было бы очень желательно, чтобы маэстро Райцер, после того как он отыграет концерт Бетховена, выкроил бы несколько минут, чтобы послушать чисто оркестровую работу коллектива. В конце концов, это просто дань уважения к оркестру, с которым выступаешь.
— Послушайте, вы…
— Не надо нервничать, Юрий Васильевич, и тем более кричать. Будем оставаться в рамках интеллигентного общения. — И после некоторой паузы: — Кроме того, нас ведь, в конце концов, связывают достаточно доверительные отношения, не так ли? — Возникла еще более продолжительная пауза. — Так вы не забудете попросить маэстро Райцера послушать вашу «Леонору»?
Силе, с которой швырнул трубку на рычаг Юрий Владимирский, могли противостоять только очень старые и надежные модели телефонных аппаратов. Именно такой, перешедший уже в разряд антиквариатной реликвии, и сохранился еще в спальне у Владимирского. Любые новомодные пластмассовые игрушки от подобного удара просто разлетелись бы на куски.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 72
