СТРАДИВАРИ
Маленькая кавалькада стремительно и почти бесшумно летела сквозь ночь. Первым шел японский внедорожник «Хонда», за ним — два длинных и блестящих «Мерседеса», и замыкал колонну джип «БМВ». Все четыре машины были почему-то одинакового серебристого цвета, и от этого казалось, что вечерний город пронзает маленькая серебряная стрела.
— Ишь! Опять братки поехали. Джильда, ко мне! Здоровенный рыже-белый сенбернар, смешно размахивая ушами и щеками, подбежал к человеку в тулупе.
— Думаешь, братки? — Второй человек в тулупе вел на поводке маленькую таксу. — Не, Иваныч, это, наверное, артисты.
Первый закурил.
— С чего ты взял?
— Братки, они все больше на черных ездят. А эти вишь какие светлые. Не, это из артистов, кто побогаче.
— Может, сам Кобзон? Кавалькада остановилась на светофоре.
— Во! — обрадовался хозяин таксы. — Видишь, культурные. Братки бы так на красный и фигачили.
Процессия возобновила движение. Двое собачников на бульваре видели, как головная машина резко вильнула, объезжая некое препятствие, но не могли слышать, как сидящий на переднем сиденье амбал рявкнул на водителя:
— Ну ты, мудак! Не дрова везешь! Рыжий шофер с сомнением поглядел на начальника охраны, напоминавшего лицом дубовый сруб.
— Да там дохлятина какая-то на дороге, — виновато затараторил он, — наедешь, потом будешь от колес полдня отскре…
В этот момент раздался оглушительный грохот, и на секунду стало светло как днем.
— Бляха-муха! Ты видел, Иваныч? — Хозяин таксы трясущейся рукой указывал туда, где взметнулся ввысь столб пламени, разлетавшегося во все стороны полыхающими языками.
Оглушительно завизжали тормоза, и сразу много людей побежали к подбитому «Мерседесу», передняя часть которого пылала.
— Шеф, вы живы?
— Скорей вытаскивай его!
— Да звони же в «скорую», кретин!
— Быстрее, быстрее…
— Может же еще рвануть!
Вокруг горящей машины нервически суетились охранники, и только рыжий шофер «Хонды» стоял чуть поодаль с отрешенным лицом и тихонько бормотал:
— Черная кошка к несчастью. Черная кошка к несчастью.
Хорошо одетый высокий господин, явно бывший в этой компании старшим, поддерживал седовласого крепыша.
— Николай Ефремыч, вы в порядке? Целы?
— Да вроде цел, — как-то заторможенно ответил седой. — Вот только… больно… Очень больно.
Он схватился рукой за грудь и внезапно осел в снег.
— Николай Ефремыч! Коля! — Высокий, словно подрубленный, упал на колени и принялся трясти седовласого. — Вам плохо?
Но, заглянув в стеклянные глаза своего собеседника, понял, что тот уже мертв.
СКРИПАЧИ
Снежный ураган, зависший над Москвой и Подмосковьем, казалось, будет отныне бесноваться нескончаемо. Вот уже вторые сутки налетающие со всех сторон порывы ветра вздымали в воздух целые сугробы, закручивали немыслимые спирали то ли из колюче-режущих снежинок, то ли из впивающихся в кожу замерзших и почему-то заостренных капелек воды. Ладно, если бы нечто подобное творилось где-нибудь на бескрайних замороженных просторах за Норильском или Сыктывкаром. Но здесь, в средней и относительно умеренной полосе, пусть не понаслышке знающей, что такое настоящая русская зима, нынешний неистовый натиск стихии был, пожалуй, некоторым перебором.
Город, однако, пытался продолжать жить своей обычной жизнью. Естественно, что погодные сюрпризы внесли в повседневный, обыденный ритм существования гигантского мегаполиса свои коррективы. Прежде всего это конечно же сказалось на интенсивности и скорости движения транспортных потоков. Заносы, отвратительная видимость, ледяная корка на дорогах, приводящая к сползанию «юзом» при каждом мало-мальски резком торможении, а отсюда и бесчисленные наезды и столкновения… Нет, сегодня перемещение по столице за рулем автомобиля — занятие и всегда-то не отличавшееся особым спокойствием и безопасностью — стало деянием не только рискованным, но и откровенно опасным. Неудивительно, что многие из наиболее робких и неуверенных в себе автолюбителей предпочли поберечь свои любимые и драгоценные «колеса», пополнив собой толпы изначально «безлошадных» горожан, привычно штурмующих поредевший по причине стихийного бедствия примерно на три четверти общественный транспорт.
В общем, вакханалия! И лишь бравые, лихие и неизменно наглые таксисты искренне наслаждались сложившейся ситуацией, используя ее с максимальной для себя выгодой. Это ли не кайф! Транспорт стоит, извечные конкуренты — многочисленные частные стрелки-извозчики-перевозчики — прячутся по своим норам, сограждане промерзли и задубели до абсолютно невменяемого состояния. Самое время взвинтить и всегда-то неумеренно назначаемые суммы до совершенно заоблачных высот. Гуляем, ребята!
Но крупного, импозантного, седовласого мужчину, удобно и вальяжно расположившегося на заднем сиденье темно-синего «Вольво», если и волновала дорожная ситуация в столице, то лишь с точки зрения бесконечно возникающих пробок и поистине черепашьей скорости передвижения. Впрочем, честно говоря, будучи и достаточно опытным, и умелым, и временами даже, возможно, чрезмерно напористым и дерзким водителем, сегодня он был искренне рад, что не надо самому напрягаться за рулем, а можно полностью положиться на мастерство признанного министерского аса Сережи Хворова, в прошлом достаточно успешного раллиста. В машине было жарко.
— Сереженька, — мужчина распахнул свою меховую шубу с пышным воротником-шалью, напоминающим нечто из времен Островского — Станиславского, выходящих откушавшими из «Славянского базара», — а нельзя ли немного поумерить нашу пустыню Сахару? Вы как, Николай Родионович, не замерзнете?
Последняя фраза была обращена к соседу по просторному кожаному сиденью, аккуратному и подчеркнуто деловому человеку лет сорока.
— Нет-нет, Юрий Васильевич, все в порядке, я и сам хотел о том же попросить.
— Запарились, Васильевич? Сию минуту. — Сережа покрутил ручки системы микроклимата, и по машине потекла струя живительного свежего воздуха.
— Фу, слава богу! Хоть немного отдышаться можно! Черт меня дернул натянуть сегодня этот раритет! Лет десять, поди, уже не надевал. Ну холодно, конечно, но не до такой же степени!
— Знатное у вас одеяние, Юрий Васильевич! Шуба просто-таки боярского достоинства! — Сережа не отличался молчаливостью и при случае готов был чесать языком беспрестанно. Но атмосферу и настроение пассажиров угадывал безошибочно и без труда сдерживал свою словоохотливость, когда чувствовал, что пустопорожняя болтовня неуместна. За что — в сочетании с отличными профессиональными качествами, разумеется, — и ценился начальством.
