силой рванул дверь и... Нет, эту картину трудно передать. Яковлев на полу, окно раскрыто и в разбитой раме, как громадный грач — человек в плащ-накидке. «Стой!» — крикнул я и схватился за пистолет. Поздно. Бандит присел и прыгнул в темноту.
Мельников и Волков переглянулись.
— Вы его узнали? — не удержался Мельников.
— Нет... Он спиной был ко мне. Примерно моего роста.
— Ну ладно, ладно. Продолжайте.
— Я подскочил к окну и оплошал. Мне бы сразу за ним прыгать, а я палить стал. Но наугад. Со света все черным-черно. Потом тоже на улицу прыгнул. А куда он побежал, не вижу. Когда чуть пригляделся, следы его увидел. Побежал по следам. Еще два раза выстрелил. Цель имел: на выстрелы солдаты выбегут. Может, поймаем. Добежал до центральной аллеи. Туда-сюда — никого... Словно сквозь землю провалился.
— Вы не заметили, какая на нем была одежда под накидкой? — спросил Мельников.
— Нет.
— Еще что-нибудь добавите?
— Все. Разве только то, что я поступил опрометчиво. Мне следовало с солдатами еще побегать. Ведь преступник мог где-нибудь спрятаться. Но тут выскакивает из штаба перепуганный рядовой Ивченко да как закричит: «Товарищ лейтенант! Яковлева убили!». Я сразу в штаб. А в той комнате уже солдаты. Ну, а дальше вы все видели.
Наступила короткая пауза. Мельников чадил папиросой, Козырев, прижав к коленям руки, пружинил пальцами. Волков внимательно следил за ним. Бывают же такие красивые лица. Вот если бы не шрамик. Да, тонкая синевато-розовая извилинка, у самого края просекшая левую бровь, немного подпортила лицо юноши. Волков вспомнил, как ему рассекли бровь. По-простецки спросил:
— Гляжу, лейтенант, ты, как и я, когда-то в бровь поцелован. Из-за девок досталось? Парень-то ты...
— Да нет! Шрам еще с детства, товарищ подполковник! Налетел на что-то, — ответил Козырев.
Мельников прижал огонек папиросы к пепельнице и смял окурок.
— Козырев, после приема караула вы в штабе никого не видели?
— Нет. Но я почти все время был в караульном помещении.
— Назовите фамилии солдат, что стоят у Знамени части. Может быть, кто-нибудь проходил. Пост на входе как-никак.
— Да, это верно, товарищ капитан! У Знамени стоят: Ивченко, Ядров и Юсупов. С Ивченко побеседуйте. Этот муху не пропустит.
Мельников записал фамилии и вдруг вспомнил, что в штаб можно попасть и через другую, тыльную дверь, которая находится за туалетными комнатами у лестничной клетки. Снаружи та дверь запиралась на замок и опечатывалась. Ключ хранился у дежурного по части. С внутренней стороны дверь тоже была заперта: в металлические скобы задвигался толстый брус.
— Тыльную дверь вы сегодня открывали? — спросил у Козырева.
— Нет. Мы принимали ее запертой и опечатанной. Ключи и печать у дежурного.
Волков мотал все на ус. Решил эту дверь осмотреть лично. А Мельников продолжал:
— Скажите, Козырев, вы не могли бы назвать приятелей Яковлева?.. Знакомых?.. — в голосе крутился захлестнутый криком солдата обрывок слова: «Марк...».
— Затрудняюсь. Все солдаты были с ним в неплохих отношениях.
От окна подал голос Волков:
— Двери первого этажа караул под охрану принимает?
— Никак нет, товарищ подполковник! Но все двери должны запираться. Как попал туда Яковлев, ума не приложу.
— Разгильдяйство, — вставил Мельников. — Завтра выясним у Кикнадзе, запиралась ли эта комната. Вы свободны, Козырев! Пришлите, пожалуйста, сюда своего помощника Лопахина.
Младший сержант Лопахин стоял посреди кабинета, мял в руках шапку, к потному лбу прилипли завитки темных волос.
— Садитесь, Лопахин! Что вы можете рассказать о Яковлеве? Точнее, о последних минутах его жизни? — уточнил Александр Васильевич.
Лопахин пожал плечами, еще сильнее смял шапку.
— Да вы садитесь, садитесь!
— Ничего. Я постою. О Яковлеве?.. Ну, он... Нет, вы уж лучше задавайте вопросы.
— Ладно, — согласился Мельников. — Скажите, его сегодняшнее поведение не показалось вам странным? Может быть, он был необычно грустным?
— Да нет. Как всегда. Впрочем, пожалуй, да.
С этого придется тянуть да тянуть, с неприязнью подумал Александр Васильевич. С сердцем отчитал:
— Вы, как я понимаю, были командиром Яковлева. Командир должен быть более внимательным к подчиненным.
— Да я... — Лопахин опустил голову, а Волков, почуяв в голосе Мельникова нервозность, подошел к столу и мягко сказал:
— Ты не сердись, сержант, на капитана. Понимаешь, мы тоже не каленые. Хотелось бы узнать, как ты действовал, услышав выстрелы?
— Выстрелы?.. Гм... — прокашлялся Лопахин. — Ну, значит, лейтенант когда вышел, я остался за него. Книгу читал. И вдруг в здании как бахнет. Потом еще. И тут же крик: «Начальник караула — на выход!» Это Ядров кричал. Он рядышком у Знамени стоял. Я выбежал в коридор. Никого. Только поднял всех «в ружье», как с улицы забабахало. Троих отправил на улицу, троих с собой по штабу, остальных оставил в караулке. Вот и все.
— Быстро вы нашли комнату, где стреляли? — спросил Мельников.
— Тут же. Дверь там полуоткрыта была.
— А вы не заметили, раньше та дверь была заперта или нет?
— Да нет. Не заметил, — конфузливо ответил Лопахин.
— В штабе после работы никого не видели?
Лопахин задумался.
— Постойте... Да, люди были. Точно! В курилке курили. Я как раз Яковлева на пост вел. Было где-то около пяти вечера.
— В лицо никого не приметили?
— Нет. Память на лица у меня не ахти, товарищ капитан! — виновато вздохнул Лопахин. — Вы с рядовым Ивченко потолкуйте.
— Спасибо, сержант! Обязательно побеседуем, — сказал Степан Герасимович. — Но и к тебе еще вопрос. Не обратил внимания, сколько было времени, когда послышались выстрелы?
— Как же, очень точно могу сказать. Без пяти восемь.
— Откуда такая точность?
— Откуда?.. Ходики у нас в караулке на стене висят. Глядь — без пяти восемь. Только захлопнул книгу, чтоб подчаска у входа в штаб сменить, а тут: бах! бах!
Ивченко оказался действительно наблюдательным солдатом. Не зря и Козырев, и Лопахин рекомендовали с ним побеседовать. Вскоре, как он принял пост у Знамени, «блондиночка такая красивенькая в здание прошла». А примерно через час она вышла. Вышли еще два сверхсрочника да человек пять-шесть офицеров. Еще позже — высокий лейтенант. Но назвал Ивченко только майора Кикнадзе. Он его знал.
Еще одну деталь подметил: дверь в ту комнату, в которой убит Яковлев, не была заперта. Он хорошо помнил, как в семь вечера сменил его
