на людское гнездо – странное сооружение из металла, стекла и камня. Человеческие гнёзда всегда казались такими неприступными, но теперь внутри кто-то был. Кто-то незваный.
Ворона захлопала крыльями. Было темно, слишком темно для уверенного полёта, но она всё равно взмыла в воздух.
Ей нравились здешние люди. Мистер Мадейра бросал ей кусочки, его подруга носила блестящие кольца. Они должны знать, что в их гнезде появился незваный гость.
Ворона опустилась на подоконник. Ей почти ничего не удалось разглядеть внутри, только какой-то движущийся мутный силуэт. Птица ещё раз пронзительно каркнула и принялась стучать клювом по стеклу.
Существо в гнезде замерло и повернуло голову, чтобы посмотреть в окно.
У вороны от страха встопорщились перья. Она никогда не встречала ястребов и сов, о которых её предупреждали родители, но любой ворон способен распознать хищника. Она ощутила под перьями покалывание, трепет возбуждения. Некоторые вороны обожали это ощущение; она слышала, как её собратья дразнили ястребов, дёргая за хвосты, или насмехались над собаками, которых люди держат во дворах на цепи. Но ворона не понимала, как такое может кому-то нравиться. Паника кольнула её, заставила захлопать крыльями в попытке пошуметь, выглядеть больше, чем она есть на самом деле.
В доме загорелся свет.
Ворона моргнула, ослеплённая внезапным сиянием. Она не видела, куда убежало существо, но оно только что было в комнате, а в следующее мгновение исчезло. Люди в доме проснулись и шли в ту часть своего гнезда, где готовили пищу. Вот появился мистер Мадейра и, нахмурившись, огляделся по сторонам.
Решив, что теперь всё в порядке, ворона удовлетворённо взъерошилась. Незваный гость покинул человеческое гнездо, она может вернуться на своё дерево и…
Хрустнула ветка. Ворона вскинула голову, её маленькое сердечко забилось чаще. Только теперь она поняла, что если незваный гость больше не в гнезде, значит, он где-то снаружи.
Она взмыла в воздух, но её схватили за крылья и удержали. Она била клювом и когтями – напрасно.
Шум, должно быть, насторожил людей, потому что на крыльце загорелся свет. Мистер Мадейра вышел на улицу, держа в руке одно из светящихся устройств, но, направив луч на кухонное окно, увидел под ним только несколько чёрных перьев. Того, кто спешил прочь, держась в тени и крепко сжимая ворону, он не заметил.
9
Охота на монстра
Ни Фин, ни Эдди в ту ночь не спали. Они поднялись в комнату Эдди, закрыли окно, заперли изнутри дверь, а потом уселись посреди комнаты с фонариком. Во время предыдущих ночёвок они приносили фонарь и разбрасывали вокруг одеяла, чтобы было похоже на настоящий лагерь в диких местах, Эдди даже стаскивал на пол одеяла со своей кровати. Тогда было весело. Но сейчас? Ничего весёлого.
Дети уселись на полу, чтобы держаться как можно дальше от двери и окна.
Они почти не разговаривали; говорить было не о чем. Кроме того, Фин догадывалась, что Эдди хотелось бы поговорить со своей мамой. Тётя Миртл хорошо знала магию, выросла среди неё и относилась к ней, как к надоедливому еноту, который постоянно забредал к ней в гараж, после чего приходилось выгонять его метлой. Мама тоже выросла среди магии, но она уехала из Старомирска и не скрывала, что не доверяет чайной лавке. Значит, она будет ругать дочку за то, что та пошла в лавку и спустила магию с цепи.
Только когда первые рассветные лучи пробились сквозь щели между занавесками, Эдди встал, подошёл к окну, выглянул наружу и кивнул Фин.
– Ничего не вижу.
– Думаешь, оно убежало в лес или ещё куда-нибудь? – спросила Фин, надеясь, что существо просто исчезло.
– Может быть, – ответил Эдди. – Но оно не могло уйти слишком далеко. Я имею в виду – границы города проходят по секвойному лесу, но не дальше чем в пяти милях отсюда. Если тварь пересечёт границу города…
Он резко опустил руки, как будто изображал обрушившийся дом.
Надежда Фин разгорелась ярче.
– Может… Может, так всё и будет. Это будет лучше всего, правда? Чтобы этот чай… попытался уйти из города. Магия исчезнет, и оно снова станет просто чаем. Безвредным, совершенно обычным, влажным чаем… В смысле, чайной заваркой.
– Возможно, – сказал Эдди, но в его тоне звучало сомнение. – Как это вообще произошло? – спросил он, взглянув на Фин.
Девочка пожала плечами.
– Я сделала всё так же, как делала Талия. Заварила чай, дала ему настояться ровно пять минут, а потом выбросила заварку…
– Она должна была превратиться в компост, – сказал Эдди.
– Вряд ли сейчас это так уж важно, – ответила Фин, покраснев.
– Я имею в виду… Если тварь была из заварки…
– Она из неё и была.
– Тогда почему у каждого жителя Старомирска из компоста не выползают чайные монстры? Уж такое-то люди бы точно заметили.
– Может, я слишком долго заваривала чай?
– И он на тебя разозлился?
Фин всплеснула руками.
– Я не знаю, что именно пошло не так! – Она сделала глубокий вдох, потом ещё один. – Но кое-что хорошее в этом есть.
– Что же?
– Я не боюсь. В смысле – я боюсь, что меня сожрёт чайный монстр, но, думаю, при данных обстоятельствах такой страх нормален.
На мгновение в комнате воцарилась тишина. Потом Эдди фыркнул.
– Самые обычные обстоятельства. Да-да. По-другому просто не скажешь – самые обычные!
Первым делом они приготовили завтрак. Эдди поклялся, что не будет иметь дела ни с какой магией, пока не поест. Фин давным-давно научилась печь блины, но на кухне тёти Миртл удалось найти только ячменную и миндальную муку. Фин могла принести из коттеджа смесь для блинчиков, но сейчас была суббота, восемь часов утра, и мама отсыпалась после ночной смены. Поэтому они с Эдди обошлись без смеси. Яйца были домашними, из соседского курятника, Фин счистила с одного из них пёрышко, прежде чем разбить. Блины получились плотнее привычных, но вполне съедобными, тем более если щедро полить их кленовым сиропом.
После завтрака полагалось убрать объедки. Дети встали перед раковиной и неуверенно уставились на неё.
– Ну давай, включай, – сказал Эдди.
– Почему я? – Фин повернулась к нему. – Это же твой дом.
– А чайный монстр – твой, – парировал он. – Кроме того, разве тебе теперь не полагается быть бесстрашной?
Не то чтобы чай сделал её бесстрашной. Фин скорее чувствовала себя так, будто слишком долго продержалась под водой, а теперь наконец-то смогла глубоко вдохнуть. Главным ощущением было головокружительное облегчение, а ещё – как будто ей перестало словно обручем стискивать грудь,
