поклонников. Дика среди них не было, он просто смотрел на неё своими добрыми грустными глазами. В один прекрасный день он заехал за ней с цветами и повёз её в ЗАГС. А на свадьбу подарил билет на самолёт — на Крайний Север.
— До сих пор не могу понять, почему я согласилась, и что вообще я в нём нашла, — говорит Лина таким тоном, что можно не сомневаться: нашла она очень много.
Широкобёдрая смуглая Лина, с тонкой талией, гордо посаженной головой и чуть прищуренными живыми глазами, при всей её приветливости и искренности, как бы отделена от всех легко и естественно удерживаемой дистанцией, аристократической сдержанностью. В нашей пёстрой лабораторной компании Лина похожа на старинный перстенёк с небольшим бирюзовым глазком среди современной бижутерии — он хоть и не броский с виду, а взгляд тянется к нему невольно, и всякий знает ему цену. Даже рабочий закуток Лины с таким же, как у всех, колченогим столом и полками из некрашеных досок, выглядит оазисом благодаря мелочам, в которых отразились дух Лины и её привязанности. Под пышной ухоженной традесканцией, спускающейся со стены, висит большая фотография Дика с сынишкой, на спинку стула брошена ажурная шаль, на полу — удобная скамеечка для ног, сделанная Диком. Лина — специалист по спорово-пыльцевому методу, но главное в её жизни — семья, и когда выдаётся свободная минутка, она достаёт спицы и принимается за очередной жилетик или пуловер, причём вяжет так искусно, как будто готовит изделия для выставки в Париже.
Белозубая смешливая татарочка Тоня Круглова — полная противоположность Лине. Это — фейерверк. Она влетает в лабораторию подобно вихрю — валенки в одну сторону, дублёнку — в другую, ворох междометий, восклицаний, новостей… Тоня не очень-то следит за модой в одежде, зато великолепно справляется и с шлиховым анализом, и с обязанностями профорга, и с организацией экспедиционных сабантуйчиков по разным поводам, и с воспитанием своих мал мала меньше девчонок, и с выпечкой пирогов, напоминающих мне мамулину стряпню.
Лина и Тоня не по возрасту и не по должности, а в силу своих достоинств создают в лаборатории такую атмосферу, в которой и поработаешь спокойно, и посмеёшься вдоволь, и новости мимо не пройдут, и лишнего никто себе не позволит. Чисто, тепло, комфортно. Большинства кабинетов я ещё не видела, но мне кажется, лучше, чем у нас, быть просто не может.
Теперь ты удостоверился, что твоя Данусь в полном порядке?
Насчёт водоворота новизны ты подметил очень точно, но знаешь, как это происходит? Штормит на поверхности, а в бездонной глубине моего сердца, куда я подобно Гобсеку, жаждущему остаться наедине со своим золотом, время от времени ныряю за глотком чистого счастья, неизменно царит тишина. Здесь хранятся главные мои сокровища, которым не угрожает ничто. Это банк, который не прогорает никогда, кладовая, которую невозможно ограбить.
К моему жизнеописанию могу добавить ещё один светлый штрих — здесь есть банька. В нижней части посёлка, прямо на берегу моря. Сегодня там женский день, и меня уже ждёт Дарья. Реня будет нас встречать через два с половиной часа.
Целую тебя в макушку. Ты уже на меня не сердишься? Я люблю тебя. Люблю всегда — когда думаю о тебе и когда не думаю, когда бодрствую и когда сплю. Ты у меня единственный. Очень жду твоего письма.
_ _ _
07.12.1963 года
Михаил
Пригород
Прочитал я твоё письмо, моя маленькая любимая Данусь, и хоть по части акклиматизации на Севере ты меня успокоила, а всё же вот что надумал. Пока на дворе худо-бедно, колеблясь и грозя быть ниспровергнутым, стоит патриархат, я должен предпринять решительный шаг, не подлежащий ни обсуждению, ни отклонению.
Я должен похитить тебя, Данусь!
Хорошо бы сделать это прямо сейчас, но обстоятельства связывают меня по рукам и ногам. Зато голова моя работает в нужном направлении. Перепланировкой дома я уже занимаюсь, к весне всё будет готово. Затем в поле я набью карманы деньгами, отращу усы и бороду и явлюсь к тебе, скажем, в конце сентября шестьдесят четвёртого во всей своей неотразимости. Раздумывать тебе, в сущности, будет не о чем. Останется просто упасть в мои объятья.
Подсознательно я начал искать возможность сократить нашу разлуку с того самого дня, как выяснилось, что ты стремительно удаляешься от меня в сторону своей земли обетованной. Происходило это не без влияния моей матери. Она постоянно расспрашивает о тебе, разглядывает твои фотографии, просит по много раз перечитывать отрывки из твоих писем, а на днях я обнаружил, что она готовит тебе посылку. В ней, кроме шерстяных чулок и ночной фланелевой сорочки, будет ещё безрукавка из моего старого пальто — того самого, что «на все сезоны».
Хотел бы я, кстати, внушить твоим родителям хоть каплю той симпатии, какую испытывает к тебе моя мать. Шансов даже на это у меня настолько мало, что вся надежда на тебя, Данусь. Ты должна представлять меня в самом выгодном свете. Упоминай, например, почаще, что человек я солидный, вес мой не опускается ниже восьмидесяти пяти килограммов даже в поле. Что я почти не обхожусь без очков, а на макушке моей уже явственно проглядывает лысина. Если ты сочтёшь, что этого недостаточно, можешь прибавить что-нибудь от себя.
Впрочем, шутки в сторону, Данусь. Я собираюсь двинуть в ход тяжёлую артиллерию, призванную сломить твоё сопротивление.
Ещё в тот раз, когда ты писала, почему ты едешь на Север, я удивился, насколько надумана эта проблема. Наивная же прямолинейность, с которой ты пытаешься увязать экспедиционную жизнь со своим замыслом, не выдерживает никакой критики. А то, что ты торопишь события и надеешься на какой-то результат в обозримом будущем, только мешает тебе. «Напряжённость и неукротимость желаний, — говорит Монтень, — скорее препятствуют, чем способствуют достижению цели: они вселяют в нас нетерпение, если события развиваются медленнее, чем мы рассчитывали и вопреки нашим предположениям…. Тщетны намерения того, кто призывает обнять причины и следствия и за руку вести своё предприятие к вожделенному концу…». Может быть это о тебе, Данусь?
Если бы ты проектировала пешеходный мост между Землёй и Луной, на его строительство можно было бы предусмотреть какие-то определённые сроки согласно данным о параметрах сооружения, материалах и пр. В твоём же, вернее сказать, в нашем случае всё основано на интуиции, вере, ожидании. Что нам известно, Данусь? Что мы имеем, кроме иксов, игреков и прочих неизвестных? Причём количество этих игреков и зет отнюдь не зависит от географических широт. Все мы, Данусь, воспринимаем
