исполнявших негласно роль рыбаков и почти каждую ночь проводивших на реке со сплавными сетями. Он забирал у них добычу, садился в машину и отбывал в город. Нет, он не занимался торговлей рыбой ценных пород, а пускал ее в сложный оборот, умасливая сидящих в высоких кабинетах медиков, строителей, гаишников, и все во благо того самого лагеря, которым он заведовал. А потому буквально за несколько лет на месте брезентовых палаток были возведены блочные корпуса, столовая, баня, административное здание и все без малейших затрат со стороны Министерства образования или иных, имеющих к тому прямое отношение ведомств. Причем без всяческих чертежей и планирования? Чисто по-русски, на глазок и по собственному разумению. Вряд ли сам начальник имел с этого хоть какую-то ощутимую выгоду, кроме неуемного желания быть полноправным хозяином (причем неофициальным) всех этих сооружений, часть из которых была списана или где-то брошена. Был случай, когда со дна реки подняли целую затонувшую баржу с бетонными панелями. Все шло в дело.
Можно только удивляться и восхищаться умению и оборотистости этого незаурядного человека, если бы строительство то велось на официальной основе. Но в том-то и дело, денег на возведение летнего лагеря не было ни у города, ни в области, а обратись он в министерство, и дело с подписанием и согласованием различных бумаг, чертежей и проектов затянулось бы на столетия. Потому приходилось ему действовать подпольно. Такое было время…
Но пришли перестроечные времена, кто-то катанул на него телегу в соответствующие органы, грянула проверка, и директора поволокли на цугундер. Предъявить ему какую-то статью из уголовного кодекса, видимо, не смогли, а может, не захотели, поскольку за спиной его стояли сильные покровители. Но лагерь был лишен официального статуса, сторожей сняли, электричество отцепили, водопровод и отопление благополучно разморозили, все оборудование постепенно растащили, демонтировали и сами здания. На месте того полуофициалыюго лагеря со временем возвели престижные дачи и коттеджи, и все труды энтузиаста-подпольщика пошли прахом.
Он сильно переживал по этому поводу, то ли из-за детей, что лишились возможности хоть на короткий срок выезжать на берег реки, вырвавшись из задавивших старый деревянный Тобольск многоэтажек, то ли из-за потери своего дорогого детища, в которое он вложил столько сил и надежд, будучи практически его собственником и хозяином.
Впрочем, его высокие покровители в скором будущем нашли ему очередное применение на поприще по борьбе с ценным сибирским рыбным поголовьем, опять же, как понимаю, не без своего сугубо личного интереса. Теперь уже на вполне официальном уровне и при солидном статусе, причем в совершенно иной отрасли, называть которую не считаю нужным.
И там он не ударил в грязь лицом, развернулся широко и с размахом, и хотя все горожане чуть ли не вслух обсуждали причины крутого поворота в его карьере, но предпочитали оставлять эти разговоры за порогом собственной квартиры, потому, как и в столице, остается еще множество почитателей свежей сибирской рыбки, дающей не только здоровье, но и могущество. В определенных кругах. Так что и волки сыты, и овцы целы.
А вот с рыбой хуже. Она в последнее время чуть ли не вся куда-то вдруг исчезла, и пришлось открывать целые фермерские хозяйства для ее выращивания. Но вряд ли ей это поможет, пока она будет в цене и одним из самых желанных презентов для власть имущих. Так что остается ждать, что случится раньше: или рыба в Сибири исчезнет полностью, или начальственные пристрастия в корне поменяются на какие-то заморские деликатесы.
Но что скрывать, и мне удалось в свои молодые годы урвать кусочек речного счастья, когда с восходом солнца можно было без спроса у спящего сторожа завести лагерную моторку, дать круг по зеркальной глади не проснувшейся еще реки, на полном ходу влететь в устье разлившегося иртышского притока малой речушки, лучащегося острыми световыми лучиками, прорезающимися через склоненные к воде покосившиеся стволы много чего повидавших на своем веку черных силуэтов стоящих по колено в воде, как заправские рыбаки, деревьев. И одной рукой управлять мотором, а другой, чуть приобняв плечо спутницы в накинутой на него влажной от росы брезентовой куртке, уноситься по речному тонкому извиву вдаль от людских взглядов и забот, поднимаясь вверх по извилистой речушке, текущей через покрытые тучными травами луга, оставляя в полном недоумении стада ленивых коров, и, ни о чем не думая, мчаться, мчаться, мчаться, выделывая опасные виражи.
А навстречу нам из водной глади выскакивали тоже молодые мелкие, еще не подросшие рыбешки, а потому жившие пока беззаботно, как и мы, опьяненные безумным видом открывающихся пойменных лугов, где по низовой стороне брели, вспарывая грудью сочную траву, молодые кони, для которых еще не пришла пора подставлять голову под тяжелый хомут и впрягаться в ежедневное рабочее ярмо.
И если накануне моей кончины кто-то поинтересуется, чего бы я хотел более всего на свете, отвечу не задумываясь: в последний разок проплыть ранним утром по той божественной протоке, где обретаешь неведомый и неповторимый восторг от этого божественного мира, краше которого нет ничего на свете.
ДУХ ЕРМАКА
Преодолевая пространство, мы тем самым преодолеваем себя: собственную лень, привычный комфорт, боязнь непредвиденных ситуаций. Пускаясь в путь, никогда не знаешь, что тебя ждет, чем и когда твое даже самое краткое путешествие может закончиться. Но есть и такие, в ком страсть к путешествиям заложена с молоком матери. Так, коренное русское население сумело за пару веков освоить новую территорию за Уральскими горами, добраться до самой кромки евразийского континента и даже шагнуть за океан.
Подозреваю, что и во мне сокрыта та страсть первопроходничества, желание познать, что находится вокруг, кто там живет, чем занят, и унять, удовлетворить ее можно лишь одним способом — пустившись в дорогу И вернуться напитанным чем-то новым, ранее неизвестным, а потому обогащенным вновь увиденным, пережитым, отчего невольно меняется твое представление о мире, людях и о самом себе. Способствовали тому мои еще детские поездки с дедом на телеге по соседним деревням, но это было когда-то давно и с годами выветрилось, почти стерлось в памяти. А когда мне перевалило за второй десяток годков, то с удивлением обнаружил, что далее городской окраины плохо представляю, где и что находится, и эта неопределенность, незнание сидело внутри словно заноза, не давало покоя и подмывало бросить все и отправиться странствовать, уподобившись былинным каликам перехожим.
Как ни странно, но желания мои исполнились как бы сами собой. Все началось с поездок со студенческими группами в отдаленные колхозы, и рамки моих
